Иззи пытается не улыбаться, но ей не удается. Пит улыбается в ответ, и Ходжес думает: а они вместе хорошо спелись, совсем как мы с Питом в свое время. Жалко будет разбивать такую пару. Правда, жаль.
— Да, долго, — говорит Иззи. — А теперь давай, расскажи ему! — она поворачивается к Ходжесу. — Ну, это, по крайней мере, не маленькие серые человечки из
— О чем? — спрашивает Ходжес.
— Кейт Фриас и Криста Кантримен, — говорит Пит. — Оба десятого апреля утром были у Городского Центра, где Хартсфилд сделал свое дело. Фриасу было девятнадцать, почти полностью потерял одну руку, четыре ребра сломано, получил внутренние повреждения. Также потерял семьдесят процентов зрения в правом глазу. Кантримен — двадцать один год, поломаны ребра, рука, получила травмы позвоночника, от которых лечение такое тяжелое и болезненное, что и представлять не хочу.
Ходжес тоже не хочет, но он не раз уже задумывался о судьбе жертв Брейди. В основном о том, как изменить людям жизнь на годы за семьдесят страшных секунд… а в случае Мартины Стоувер вообще навсегда её поломать.
— Они еженедельно встречались на терапевтических сеансах в центре под названием
Ходжес подумал об измельчителе на столе возле кровати Стоувер. Измельчителе с остатками «Оксикодона». Мать растворила его весь в водке — но на столике, наверное, было и немало других наркотических лекарственных средств. Зачем она морочилась с пакетом и баллоном, когда можно было проглотить горсть «Викодина», запить горстью «Валиума» — и порядок?
— Фриас и Кантримен — это из таких молодежных самоубийств, которые случаются ежедневно, — замечает Иззи. — Родители сомневались насчет их брака. Хотели, чтобы те подождали. А сбежать вместе они не могли, правильно? Фриас едва мог ходить, а работы не было ни у одного. Страховки им хватало на то, чтобы покрывать еженедельную терапию и питаться у себя дома, — но это не такой Джекпот, который получила Мартина. Одним словом — такая фигня случается. Даже совпадением это не назовешь. После серьезных травм люди могут впадать в депрессию, а от депрессии иногда кончают с жизнью.
— Где они это сделали?
— В спальне Фриаса, — рассказывает Пит. — Когда его родители с младшим братом поехали на день в парк
— Ромео и Джульетта погибли в склепе, — поправляет Холли, вернувшись на кухню. — В фильме Франко Дзеффирелли, лучшем по этой пьесе.
— Ага, понятно, — говорит Пит. — Спальня, склеп — ну хоть на одну букву начинается.
Холли держит в руках
Пит спрашивает:
— У вас до сих пор этот «мерседес», Холли? Тот, который Хартсфилд украл у вашей двоюродной сестры Оливии?
— Нет. — Холли садится; сложенная газета ложится на ее аккуратно сведенные колени. — Я ее в прошлом году в ноябре обменяла на «приус», как у Билла. Он бензина много ел и вообще экологически вреден. Да и мне моя психолог посоветовала. Сказала, что если уже полтора года прошло, то меня он не настолько крепко держит и его терапевтическая ценность иссякла. А почему вас это интересует?
Пит наклоняется вперед и складывает руки, упершись локтями в расставленные колени.
— Хартсфилд залез в тот «мерседес», отперев дверь электрической штуковиной. Ее запасной ключ лежал в бардачке. Возможно, он знал, где ключ, а может, бойня у Городского Центра произошла просто потому, что ему повезло. Мы никогда наверняка не узнаем.
А Оливия Трелони, думает Ходжес, очень похожа была на свою двоюродную сестру — как и Холли, нервная, все время обороняется, наверное, не любительница тусовок. Совсем не дура, но любить такую непросто. Мы считали, что она вышла из «мерседеса», не закрыв его и оставив ключ в замке зажигания. Ну и потому что, на каком-то первобытном уровне мышления, где не действует никакая логика,
— Но травили ее не только мы.