Конец радуг

— Может ли мне кто-нибудь объяснить, что это за безумие? Может, ничего и не горит, но все это мне очень напоминает «451° по Фаренгейту». Это такой научно-фантастический роман, Уинстон.

Ривера небрежно повел рукой.

— Профессор Гу, поищите по слову «Либрареом». Роберт сделал нужные жесты руками, постучал пальцами. Как у Хуана получается не выглядеть при этом идиотом?

— Да возьми ты мой лэптоп. А то из «Эпифании» никогда новости не вытащишь.

Уинстон Блаунт хлопнул по столу ладонью.

— Томми, пусть он это делает в свое личное время. А у нас есть серьезная работа.

— Хорошо, декан. Но Роберт изменил положение вещей, и мы можем воспользоваться его репутацией.

— Да, — кивнул Ривера. — Он лауреат практически всех литературных премий, которые есть на свете.

— Бросьте, — поморщился Блаунт. — У нас тут уже пятеро нобелевских лауреатов. По сравнению с ними Гу ничего особенного собой не представляет.

Блаунт скользнул взглядом по лицу Роберта. Пренебрежительное замечание, брошенное им, сопровождалось секундным замешательством — слишком кратким, чтобы другие заметили.

Самое важное, относящееся к Уинстону Блаунту, не присутствовало в его биографии, выданной Гуглем. Когда-то Уинни воображал себя поэтом, но поэтического дара у него не было — лишь умение формулировать да непомерное самомнение. К тому времени, когда оба они стали младшими преподавателями в Стэнфорде, Роберта этот позер уже раздражал смертельно. Да и на заседаниях кафедры было бы невыносимо скучно, если бы не его хобби подкалывать Уинни Блаунта. Этот тип служил неистощимым источником веселья, потому что полагал, будто может переострить Роберта. Семестр за семестром их словесные дуэли становились все острее, а поражение Блаунта — все очевиднее. И делу Блаунта не способствовало, что он был лишен таланта к тому, чего хотел больше всего на свете — создать значительное литературное произведение. Небрежная кампания Роберта была опустошительна. К концу семидесятых Бедняга Уинни стал в буквальном смысле слова посмешищем всего факультета. И все, что осталось от его претензий на значительность, — это была помпезность. Он покинул Стэнфорд, и Роберт помнил свое удовлетворение оттого, что сделал миру благодеяние, когда Блаунт нашел свое место в общем ходе вещей, став администратором…

Да только, быть может, поэтом он был не хуже, чем этот новый Роберт Гу. Интересно, знает ли об этом Уинни?

Конечно, Томми Паркер всей подоплеки не знал. Он ответил на замечание Блаунта так, будто это всего лишь безразличная констатация факта.

— Кое-кто думает, что он имеет значение, декан. Тот, у кого хватило власти провести его через великолепную коммерческую систему охраны. — Он повернулся к Гу: — Давай вспомним, Роберт. Я знаю, что ты в информатике новичок, а «Эпифания» чертовски много затемняет, — но ты ничего странного сегодня не заметил? В смысле, до того, как пришел в библиотеку?

— Ну… — Он глянул вверх, в пустой воздух. Поиск в сети начал приносить результаты, тексты и картинки на тему «Проект Либрареом: спасти предысторию для сегодняшних студентов». Вот это действительно было странно. А в остальном… были еще плавающие огоньки, означающие разные вещи. Он попытался вспомнить объяснения Хуана. А, вот и Шариф вернулся — рубиновый значок, плавающий в углу стеллажей.

— Мне помогли. Один аспирант по имени Зульфикар Шариф.

— Ты был с ним в контакте, когда пришел к библиотеке?

— Да. Шариф думал, что я легче пройду, если не стану пробираться сквозь толпу у главного входа.

Ривера и Паркер переглянулись.

— Ты не видел ленты системы охраны? Они должны были вывести тебя в южную часть здания.

— Профессор, я думаю, вас захватили. Паркер кивнул:

— Не бери в голову, Роберт. Такие штуки с носимыми случаются сплошь и рядом. Надо будет проследить этого твоего «Зульфикара Шарифа».

Роберт показал на рубиновый огонек.

— Я думаю, он сейчас здесь.

Очевидно, этот жест послужил для Эпифании сигналом сделать огонек общедоступным. Ривера посмотрел, куда показывал Роберт.

— Да! Видите, профессор Паркер?

Томми бросил взгляд на свой лэптоп и стал гладить тачпэд.

— Конечно, вижу. И спорить могу, он нас слушает ушами Роберта. Что скажете, если мы позовем его поболтать?

Блаунт безнадежно щурился. Очевидно, ему это рубиновое сияние заметно не было. Но все же он ответил так, будто вопрос обращен к нему:

— Да. Пригласите.

Роберт набрал обращение. Прошла секунда. Рубиновый колокольчик подлетел к концу стола — и вдруг превратился в совершенно нормальных размеров человека, смуглого, с серьезными глазами. Шариф виновато улыбнулся, прошаркал вокруг стола и «сел» в кресло на другой его стороне.

— Премного вам благодарен, что вызвали меня, профессор Гу. И — да, — кивнул он другим, — я действительно слушал, что вы говорили. Извините, у меня проблемы со связью.

— Я это называю «преимуществом невежества», — сказал Паркер.

Блаунт энергично кивнул:

— Еще бы! — Он помолчал, будто обдумывая. — А, черт, Томми, разве это важно? Все, что мы сегодня делаем, — совершенно открыто.