Конец пути

— Я говорил не о Змеях. Слушай, Странствующий Ночью. Мы — Люди Вороны. Другие обычно хвастаются, что не ведают тревог. Но они — глупцы, которые быстро узнают, как сильно ошибаются. Мы не боимся никого из людей и никого из чужеземцев. Ни амистрандингов, ни меднокожих из Кебирстранда, ни Людей Огня, ни Змеев. Мы не боимся штормов и морских чудовищ. Не боимся горных нифлингов, призраков холодного тумана и даже богов. Но мы боимся Прожорливой Горы, ее урочища и безумных монахов, Шепчущих-к-Тени, которые там обитают. Я знаю, куда отправились твои Змеи, и могу показать короткий путь. Но даже если не задержи я тебя, ты не успел бы перехватить их до Каменных Клыков. А дальше — урочище. Там начинается сила Шепчущих-к-Тени. Никто из ушедших на перевал не выживет. Прожорливая Гора не выпускает никого.

— Покажешь нам короткий путь? — спросил Драккайнен. — И расскажи мне больше о тех монахах. Что именно хотят от них Змеи? И отчего Шепчущие их не поубивают?

— Этого я не ведаю. Но если Змеи снова похитили людей, это значит, что они ведут с собой жертву для Прожорливой Горы.

— Эти монахи похищают людей? И ты это позволяешь?

— Монахи не могут покидать Прожорливую Гору. Вне ее они теряют силу. Если бы они вышли, мы бы наверняка их перебили. Но там, в своей долине, которая выбита в скале, они неуязвимы. Сама Гора их охраняет. Однако они умеют сбивать людей с толку так, чтобы те сами пришли на перевал Каменных Клыков и накормили собой Гору. Охотников, странников, сбившихся с пути. Но сами они никогда из долины не выходят. Не скажу, что ты отважен, Ночной Странник, потому что тот, кто не знает, против чего встает, не обладает мужеством — он просто глуп. Я говорю тебе: возвращайся на свое Побережье и забудь о тех, кого у вас похитили. Или идите в Землю Змеев и там отмерьте месть. Но не идите за Каменные Клыки, поскольку с тем же успехом можете броситься на мечи.

— Спасибо за совет, — ответил Драккайнен. — А я тебе говорю: нам придется идти. Эти Змеи не имеют права вернуться домой. Если они вернутся, весной они займут все Побережье Парусов, и не останется никого, кто бы их остановил. Просто покажи нам, прошу тебя, короткую дорогу — и дело с концом.

Глава 2 ПРОЖОРЛИВАЯ ГОРА

Червь ползет, шепча в тенях,

жрет он тело, жрет он прах.

Скалы жадны, голодны,

мутят разум без вины.

В пасти ям, в туннеля глотке

слышны крики тех, в серёдке.

А Гора на крик исходит:

из ее недр не выходят.

Червь слепой и червь незрячий,

червь голодный тело прячет.

Он ползет, ползет, скребя,

чтоб пожрать, пожрать тебя.

«Слово о мире», Ледяной Сад

Возвращение к свету означает боль.

Когда я выполз из пещеры, успел увидеть всадников на высоких лошадях, в странно кованных доспехах, с забралами на шлемах, будто морды ящериц, в черненом железе и с древками флажков за спинами; те трепетали, как пламя. Увидел мигом.

Были они как из моего сна в Долине Скорбной Госпожи.

А потом я развернулся к дыре между скал, зиявшей, словно разверстая в снегу пасть, та, что летом позволила мне выйти на свободу прямо к большому чужеземцу со странным лицом, который должен был стать частью моего предназначения, к тому, кто звался Ночным Странником. Развернулся, чтобы выкрикнуть предупреждение.

А потом свет померк.

Я чувствовал, как это приближается, слышал, как вращается железо, как режет со свистом воздух, а потом на меня пал удар — и все исчезло.

Но память вернулась позже. А когда я очнулся, перевешенный, будто подстреленный олень, через спину идущего легким галопом коня, в тот миг я знал и помнил только боль. Понятия не имел, где нахожусь и даже кто я такой. Был лишь болью. Начиналась та от моего опухшего на виске черепа, стекала густыми, словно воск от горящей свечи, каплями из раны над бровью, гнездилась в животе, в груди, в точке, где каждый шаг коня отдавался мощными толчками хребта животного.

Удары копыт о землю я ощущал точно пинки, конь словно несся по мне галопом. Давила мне лука седла, голова распадалась на куски, и мало до чего было мне дело, без разницы было, что со мной произошло и куда меня везут.

Я даже не знаю, как долго это продолжалось. Видел лишь мелькающую перед глазами заснеженную землю и конские копыта.

В какой-то миг я сумел чуть передвинуться и добился, что живот мой теперь болел чуть в другом месте, чем раньше, но эта боль несла и облегчение.

Через какое-то время мы въехали в лес и замедлились. Я заметил также, что между нами все еще бегут несколько пеших, пыша паром и звякая плитами нагрудной брони, а это означало, что езда наша вовсе не была столь уж безумной, как мне казалось.

А потом тот, кто вез меня, остановился и рывком за шиворот послал меня на землю.