Конец митьков

25. Не согласен я с Любой

«Знай, что ты — мироздание в миниатюре, и что в тебе и Солнце, и Луна, и все звезды», — говорил Ориген. Эту мысль более или менее изящно выражали за много веков до Оригена (Демокрит: «Человек — это малый мир, микрокосм»), много веков спустя (Лейбниц: «Каждая монада есть отражение универсума»). Сухо и прекрасно сказал о. Павел Флоренский: «Человек — сокращенный конспект мироздания».

Митьки — это маленькая действующая модель человеческого общества, сокращенный конспект нашей страны. Вот чем интересна история движения. Это микрокосм, по которому изучается макрокосм, — а иначе на что мне подробно расписывать «Конец митьков»?

Любовь Гуревич, тонкий вроде бы человек, пишет мрачно и грациозно, а смысла «Митьков» видеть не хочет: «В. Шинкарев, тихо развлекаясь в своей котельной, описал приятеля». Ладно, буду повторять как попугай: Люба, не об этом книга; ты что, не замечаешь, что описание Мити есть средство для описания движения митьков, сознательной героической стратегии? Люба с иронией, в скобках, допускает более общее (и правильное) значение: «...смысл жизни постигается через глубокое погружение в малое — ну почему бы не через игру в митьков?»

Тут дело в том, что Люба в разборе митьковских полетов игнорирует то, что можно назвать идеологией. Даже самые поверхностные корреспонденты эту идеологию сразу ухватывают и пошлым, слащавым образом, но передают, а Люба (из добрых чувств ко мне) якобы не замечает.

«Я бы на него за это всерьез рассердилась, — если б он претендовал на то, чтобы к написанному им относились всерьез». Да, я претендую, уж, видно, так характер у меня испортился, а потому точно по писаному и кончилось: Люба рассердилась всерьез. (Чтобы она не рассердилась бесповоротно — окончание главы, пару страниц, по ее просьбе вычеркиваю.)

26. Собирательство

Для среднестатистического среза нашего общества характерна одна черта, которую раньше как-то неловко было описывать, но пора. Все думал — может, не стоит эксклюзивную Митину особенность всему среднестатистическому срезу приписывать...

Розанов кратко описал этот феномен в «Опавших листьях» знаменитым афоризмом: «В России вся собственность выросла из „выпросил“, или „подарил“, или кого-нибудь „обобрал“. Труда собственности очень мало».

Страшное дело: «вся собственность»! Ну, если таков основной экономический закон нашего общества, то шила в мешке не утаишь.

Экономика в развитии материальной культуры человечества выделяет четыре основных этапа: присваивающее хозяйство, производящее хозяйство, индустриальное хозяйство и постиндустриальное хозяйство. Афоризм Розанова недвусмысленно указывает нам, что присваивающее хозяйство наиболее привлекательно для среднестатистического среза нашего общества.

Большая Советская Энциклопедия так объясняет термин, которым я описываю хозяйственную деятельность Дмитрия Шагина:

СОБИРАТЕЛЬСТВО — одна из форм хозяйственной деятельности человека, состоящая в собирании для пищи дикорастущих съедобных кореньев, плодов, ягод, меда, а также моллюсков, насекомых и пр. Как основа хозяйства сохранилось у некоторых индейских племен Южной Америки и небольшой части аборигенов Австралии. При первобытнообщинном строе собирательство вместе с охотой и рыболовством составляло единый комплекс присваивающего хозяйства (присвоения преимущественно готовых продуктов природы), которое исторически предшествовало производящему хозяйству (умножению этих продуктов с помощью человеческой деятельности).

Я не хочу сказать, что Дмитрий Шагин ходит по лесу и собирает съедобные коренья и насекомых, нет. «Не в лесу живем, не в Америке» («Три тополя на Плющихе»). Собирательство в развитом обществе заключается в присвоении не готовых продуктов природы, а готовых продуктов деятельности других людей — вот это экономически эффективно, не чета охоте или рыболовству дурацкому. Собирательство не включает в себя уголовно наказуемые формы присвоения чужой собственности — грабеж, воровство, — на это Митя не пойдет никогда, уверен. Процедура собирательства проходит в мягкой форме: выклянчивание, приватизация, утаивание, обмен, халява.

Флоренский, наблюдая за Митей, попытался сформулировать основной принцип собирательства: всякую понравившуюся вещь хвали, пока не подарят. Эх, Шура, если бы так просто! Ничего тебе не подарят, если нет у тебя собирательского призвания.