Конец лета

– Когда мне исполнилось восемнадцать, я узнал кое-что... в качестве нежеланного подарка ко дню рождения. Видишь ли, Эйлуин Бейли был не только нечестным, но еще и невезучим человеком. В Канаде он пять лет провел за решеткой. За мошенничество, растрату и еще бог весть за что. Тебе никогда не приходило в голову, что это довольно странно? Никаких визитов за много лет. Почти нет писем. Во всем доме ни единой его фотографии.

Как все, оказывается, просто... А я почему-то не могла сама додуматься, что за этим стоит. Мне сразу припомнился недавний разговор с бабушкой и ее уклончивые фразы в отношении родного сына: «Ну что же, он сам выбрал этот путь... жить в Канаде и умереть на чужбине. Видишь ли, «Элви» для него всегда мало что значил...», «Так, как сейчас выглядит Синклер. Сплошное очарование...».

– Но почему он ни разу не приехал? – задала я довольно глупый вопрос.

– Думаю, он превратился в эмигранта, живущего на деньги, высылаемые с родины... Вероятно, бабушка решила оградить меня от его дурного влияния. – Синклер нажал кнопку, боковое стекло опустилось, и он выбросил недокуренную сигарету. – Как бы там ни было, это ничего не решает. Болезнь просто передалась по наследству. – И, улыбнувшись, прибавил: – Что нельзя вылечить, то следует терпеть.

– Ты намекаешь, что страдать должны все?

– Но пойми, Джейн, мне тоже здорово достается. Знаешь, довольно странно, что ты заговорила о том, что «Элви» рано или поздно перейдет ко мне. Знаешь, прошлой ночью мы с бабушкой как раз говорили об угодье и Гибсоне, и я выложил свой главный козырь: раз «Элви» все равно когда-нибудь станет моим, то почему я сейчас не могу им распорядиться? – Он повернулся ко мне и обезоруживающе улыбнулся. – Угадай, что она ответила?

– Не знаю.

– Она заявила: «Вот здесь, Синклер, ты ошибаешься. Зря ты смотришь на «Элви» как на источник дохода. Ты обосновался в Лондоне, а в «Элви» жить никогда не хотел. Поэтому «Элви» перейдет к Джейн».

Так вот откуда столь пристальный интерес к моей персоне! Последний элемент головоломки встал на свое место.

– Так вот почему ты решил взять меня в жены? Чтобы наложить лапу на «Элви».

– Звучит несколько прямолинейно!

– Прямолинейно?!

– Но в общем и целом ты имеешь право так говорить, особенно в свете того, что я тебе сообщил. Это чистая правда, можешь не сомневаться.

Его последние слова переполнили чашу моего терпения. Не в силах сдержаться, я выдала ему:

– «Чистая правда, можешь не сомневаться»?! Синклер, ты даже представления не имеешь, что значит это слово! Как ты можешь швыряться им... и бросать мне лицо всю эту...

– Ты имеешь в виду моего отца?

– Нет, я не имею в виду твоего отца! Мне в высшей степени наплевать на твоего отца, да и на тебя тоже. И на «Элви» мне тоже наплевать. Я не гонюсь за большими деньгами, а если бабушка оставит поместье мне, я от него откажусь, сожгу или отдам кому-нибудь, но не позволю тебе заграбастать его.

– Ты не очень-то щедра.

– Я не собираюсь быть щедрой. Ты не заслуживаешь этого. Ты закоренелый эгоист. Всегда им был. Ты всю жизнь чего-то требовал, а если это «что-то» тебе не давали, то ты брал сам. В детстве электрическую железную дорогу и кораблики, крикетные биты и пистолеты. Теперь спортивные машины, квартиры и деньги, деньги, деньги. Тебе все мало. Сделай я так, как ты требуешь, выйди за тебя замуж и передай дорогому супругу «Элви», тебе и этого скоро покажется мало...

– Ты оторвалась от действительности.

– Я не оторвалась от действительности, это называется иначе. У меня другие ценности, и люди для меня значат больше, чем вещи.

– Люди?

– Да, люди. Человеческие существа, обладающие чувствами, страстями и всеми теми качествами, о которых ты давно забыл, если, конечно, они были тебе знакомы. Обычные люди, вроде нашей бабушки, Гибсона и бедняжки Тессы, которая ждет ребенка... и не говори мне, что он не твой, я не верю тебе, да ты и сам прекрасно знаешь правду. Ты используешь окружающих, а когда они перестают быть полезными, просто отмахиваешься от них.

– Но не от тебя, – возразил Синклер. – От тебя я не отмахнусь. Давай пойдем по жизни вместе!

– О нет, не выйдет. – Я с трудом стянула кольцо, ободрав кожу на пальце, и, поборов искушение швырнуть драгоценность в лицо Синклеру, схватила красивый футляр, положила сверкнувший крошечный обруч на бархат, закрыла крышку и бросила на приборную доску. – Ты был прав, когда сказал, что мы любили друг друга. Что было, то было, и я всегда считала тебя самым замечательным человеком на свете. Теперь ты заслуживаешь даже не презрения, а жалости. Ты, должно быть, свихнулся, если решил, что я соглашусь жить с тобой, будто ничего не произошло. Ты и меня принимаешь за круглую дуру?!

К своему ужасу, я почувствовала, что не могу унять дрожь в голосе. Я отпрянула от Синклера, желая только одного – выскочить из машины и оказаться в месте, где можно в истерике орать и швырять вещи, давая выход эмоциям. Но бежать было некуда. Я съежилась, зажатая в крохотном пространстве машины Синклера. Атмосфера так наэлектризовалась, словно воздух уже не выдерживал накала страстей.