Конец лета

— Однако дядя Харальд нарушил обещание. Рассказал все маме за неделю до того, как ее должны были выписать.

— Да, судя по всему. Решил, что так лучше для семьи.

— А мама не выдержала. Поняла, что ее брат — убийца. Что из-за нее он лишил другого человека жизни.

Вероника словно увидела мать перед собой. Увидела, как та набивает карманы зимнего пальто тяжелыми камнями и медленно идет по замерзшему озеру. Ощутила холод льда и черной воды. Однако в рассказе отца оставались кое-какие нестыковки.

— А после того, как мама… Почему ты не пошел в полицию?

Отец пожал плечами.

— Тогда это уже не имело смысла. Харальд любил Магдалену не меньше, чем я. Смерть сестры стала ему тяжелым наказанием, и я не видел причины заставлять его страдать еще больше. К тому же Харальд сделал меня соучастником.

— А семья Роота — о ней ты не подумал? О Нилле? Об Исаке и его сестре, которым пришлось расти без отца? Они даже не знали, что с ним случилось.

— Не проходило дня, чтобы я не думал о них.

Отец опустил голову. Они помолчали. Дождь уже давно прекратился, но с листьев все еще срывались капли. Одна из них угодила Веронике на щеку. Отец потянулся, стер ее пальцем.

— Девочка моя… — сказал он. — Сколько же тебе пришлось вынести.

Вероника положила голову отцу на плечо. Дуновение воздуха заставило «ветерок» зазвенеть, и она вздрогнула.

— Замерзла?

Вероника кивнула.

— Но я пока не хочу в дом. Здесь так красиво — капли на листьях… Как будто розы…

— Как будто розы плачут.

Они еще посидели молча; наконец Вероника встала.

— Мне надо переодеться. Ты тоже домой?

Отец покачал головой.

— Иди, а я еще посижу.

Вероника вошла в дом. В прачечной стащила с себя промокшее платье. Поднялась в комнату матери, за сухой одеждой. Выглянула в окно. Отец сидел, согнувшись, среди листвы. Ее поразило, каким старым и хрупким он выглядит.

В шкафу отыскались подходящие джинсы и футболка. Вещи были выстираны, но ей все равно казалось, что они пахнут мамой. Одевшись, Вероника подошла к секретеру, на котором стояла одна-единственная роза. Белая, как в комнате Билли. Повинуясь импульсу, выдвинула верхний ящик. Мамины авторучка, бумага для писем, а в глубине — стопка конвертов, перевязанных кожаным шнурком. Вероника достала их. Сняла обломок рога, удерживавший два конца шнурка.

Она принялась перебирать конверты. В них были письма, написанные красивым маминым почерком, и она шагнула к окну, чтобы рассмотреть их получше. От писем слабо пахло деревом и землей, словно раньше их держали в каком-то сыром месте.

У нижнего конверта недоставало уголка; изнутри что-то выглядывало. Светлые волосы. Вероника открыла конверт. Увидела короткий локон, обвязанный голубой шелковой лентой. Сердце с размаху врезалось в лед. Вероника развернула письма и стала читать их. Одно за другим, от первого до последнего. И пока она читала, холодная черная вода в ее груди подымалась все выше. За последние дни Вероника многое увидела и услышала, и теперь все это словно бы пошатнулось и сдвинулось, обретя новый и жуткий смысл.

Кессон в лесу.

Замок с перекушенной дужкой.

Болторез в папиной мастерской.

Письма, которым не следовало здесь находиться.

Она могла выбрать любого. Но выбрала меня.

Билли мертв!

Ведь у нее были мы — почему ей этого не хватало?

Как будто Билли какой-то особенный.

Девочка моя. Ты ведь не могла знать…

Ты

Ведь

Не Могла

Знать

Моя любовь, так начиналось последнее письмо.

Я решилась. Другого пути нет. Мне грустно и радостно одновременно. Рано или поздно он все равно покинул бы меня, как и другие дети. Как и ты. Все так делают. Оставляют меня одну.

Так будет лучше, для всех нас. Для тебя, для меня, для нашего Билли. Мы попадем в лучшее место, где нет боли, нет страданий. В место, где никто не бывает покинут. Туда, где мы всегда вместе.

Я ненавижу тебя, Томми.

Я люблю тебя.

Вероника медленно спустилась в розарий. Тело стало тяжелым, каждое движение требовало неимоверных усилий. Она села рядом с отцом на скамейку. Он ничего не сказал ей: был всецело поглощен разглядыванием роз «магдалена». Солнце переползло через стену. Капли на листьях превратились в текучий хрусталь.

— Ты был прав, — бесцветным голосом произнесла Вероника. — Я не могла знать, что Исак — не мой младший брат. Не могла знать, что Билли нет в живых.

Она положила стопку писем отцу на колени.

— Но ты — знал.

Отец медленно повернулся к ней. Его взгляд был таким печальным, что у нее перехватило дыхание.