Конец лета

— Я понимаю, Марк, но я не согласна.

— У тебя нет выбора.

Он никогда не был так откровенен. Дина поняла, что он, должно быть, очень устал и, видимо, тоже заметил это.

— Давай закончим, — сказал он. — Я сожалею. Мы поговорим в другой раз.

— Хорошо. — Она стояла молча в студии, ожидая с нетерпением, что он ответит. Он сказал:

«Bonsoir»[32].

И положил трубку. Спокойной ночи. На сей раз она даже не потрудилась сказать, что любит его. «Никаких выставок». Эти слова не выходили у нее из головы. Никаких выставок. Она глубоко вздохнула и опустилась в кресло. А что, если она не послушается его? Что, если она все-таки устроит свою выставку? Могла бы она поступить так по отношению к нему? К себе самой? Хватит ли у нее смелости продолжать делать то, чего она так хотела? А почему бы и нет? Он был далеко. А Бен был рядом. Но она делает это не ради Бена. Она делает это ради себя. Она обвела взглядом комнату, вспоминая о многих годах жизни, проведенных здесь, запечатленных на полотнах, которые никто не видел и никогда не увидит, пока она не поступит так, как, она знала теперь, должна поступить. Марк не сможет остановить ее, и Бен не сможет заставить ее сделать это. Она должна принять решение сама, сейчас. Обязана. Ради себя самой.

Положив телефонную трубку, он взглянул снова на часы. Было уже почти десять, и разговор с Диной не принес ему успокоения. Черт возьми. Он рассказал ей о покупке мотоцикла, хотя и не собирался делать этого. И ее дурацкая выставка картин. Какого черта она не может никак бросить заниматься этой чепухой? И где, дьявол подери, пропадает Шантал? Наливая себе рюмку скотча, он почувствовал, как чувство ревности пронизывает все его тело. Услышав дверной звонок, он, подойдя к двери, чуть приоткрыл ее. У двери стоял старый мужчина небольшого роста. Месье Мутье. Он был славный, как считала Шантал, о нем заботились дочь и служанка. Когда-то он работал юристом, но теперь ему было уже восемьдесят. Он был неравнодушен к Шантал. Однажды прислал ей букет цветов.

— Oui?[33] — Марк вопросительно посмотрел на него, полагая, что тот был нездоров. Отчего бы иначе он пришел к нему в столь поздний час? — Что-нибудь случилось?

— Я… нет. Я… je regrette[34]. Я хотел спросить у вас одну вещь. Как мадемуазель?

— Хорошо, благодарю вас, кроме, пожалуй, того, что, насколько я понимаю, она немного запаздывает. — Он улыбнулся пожилому джентльмену в черной домашней куртке и остроносых шлепанцах, несомненно, сшитых его дочерью. — Не хотите ли зайти? — Марк отступил в сторону, мечтая вернуться к рюмке со скотчем, но старик покачал головой.

— Нет, нет… — Он печально посмотрел на Марка. Он сразу все понял. Перед ним был человек, постоянно разъезжающий, никогда не сидящий на одном месте. Он сам был таким. Его жена умерла, а он узнал об этом слишком поздно. — Она не запаздывает, месье. Вчера вечером ее отвезли в больницу. — Он с изумлением смотрел на то, как на лице Марка появляется выражение глубокого отчаяния и потрясения.

— Шантал? Мой Бог! В какую?

— В американский госпиталь, месье. Она была почти в состоянии шока. Водитель «скорой помощи» сказал…

— О Боже! — Марк с ужасом взглянул на старика и бросился в комнату, схватив свой пиджак со стула. Он тут же вернулся и, выйдя вслед за стариком, с грохотом закрыл за собой дверь в квартиру.

— Я должен идти. — О, Боже… О, Шантал… О, нет, нет… Ведь она не ушла с другим. Стремительно сбежав вниз, чувствуя нещадные удары сердца в груди, Марк выбрался на улицу и тут же схватил такси.

Глава 11

Такси подъехало к бульвару Виктора Гюго, 92, в тихом пригороде Парижа Нейли. Марк сунул водителю несколько франков и бросился внутрь здания. Время посещений закончилось, но он намеренно направился к справочному столу и поинтересовался состоянием мадемуазель Шантал Мартин.

Палата 401, поступила в состоянии диабетической комы, на данный момент состояние удовлетворительное. Ее могут выписать через два дня. Марк впился взглядом в медицинскую сестру, охваченный тревогой. Не спрашивая более ни о чем, он поднялся на лифте на четвертый этаж. Дежурная медсестра сидела неотступно на посту и окинула его взглядом, когда он выходил из лифта.

— Oui[35], месье?

— Мадемуазель Мартин? — Он пытался заговорить в повелительном тоне, но ему внезапно сделалось страшно. Как это произошло и почему? Он ощутил внезапно нахлынувшее чувство вины за то, что уехал на Антиб. — Я должен увидеть ее.

Сестра покачала головой.

— Завтра.

— Она спит?

— Вы можете увидеть ее завтра.

— Пожалуйста. Я… я приехал издалека, из… — Он хотел было сказать с юга Франции, потом передумал. Он достал бумажник и раскрыл его. — Из Сан-Франциско, из США. Я сел на первый самолет, как только услышал обо всем. — Наступила длинная пауза.

— Ну хорошо. Две минуты, не более. Вы… ее отец?

Марк только покачал головой. Она нанесла ему окончательный удар.