Конец каникул

— Как? Самым лучшим образом: четырнадцатая харцерская такой-то и такой-то шахты дружина имени Тадеуша Костюшко. Цвет платка — желтый. После этого, надо тебе сказать, я перестал ходить на сборы…

— Весело ж вам! — услыхал я вдруг.

Мимо прошла Ирка, остановилась, посмотрела на меня, потом на Эльжбету…

— Познакомьтесь! — сказал я, сам не зная почему.

— А зачем? — Ирка повернулась на пятке и отплыла к тиру. Только сейчас я заметил, что она не одна. С ней была подруга и двое молоденьких солдат.

— Не огорчайся! — буркнул я Эльжбете, но и сам, надо сказать, огорчился. — Соплячка! Дура! Вот увидит ее мать…

Но Эльжбета и не думала огорчаться. Она только смеялась.

— Видал? А ты говоришь «соседка». Этого я не мог понять.

— В самом деле соседка!

— Ой, Юрек! Ты или притворяешься, или не знаешь девушек… Сколько ей лет?

— Шестой класс кончила. Ну и что? Вот появится Зенек, он ей всыплет. И за дело. Вмиг успокоится… Жаль, ты не знакома с Зенеком!

Мы съели вату, выкинули палочки, пора было отправляться дальше. Возле тира Эльжбета остановилась.

— Посмотрим немного, ладно?

У меня не было ни малейшего желания, но она, как нарочно, задержалась возле Ирки и ее компании. Оба солдатика как раз заряжали, физиономии у обоих были такие, будто они собираются ставить мировой рекорд.

Они стреляли с условием: три попадания из десяти. Дела шли неважно. В мишень попасть нетрудно, но в яблочко угодишь не сразу.

— Юрек, а ты стрелять умеешь? — спросила Эльжбета.

— Так себе, немножко…

Я соврал. Стрельба в цель — целая глава в моей биографии, как говорится в газетах. Отец — отличный стрелок, и мне было пять или шесть лет, когда он начал меня учить. Решил, что я непременно должен стрелять лучше, чем он. Я еще даже в школу не ходил, когда на соревнованиях, устроенных Лигой защиты Польши, он заставил меня стрелять из армейского пистолета. Я трясся, плакал, но отец был неумолим. Когда я стрелял, он поддерживал мне руку. Мама потом рассказывала, что я стоял с закрытыми глазами, белый, как стена. Потом отец учил меня стрелять из винтовки, потом купил духовое ружье. Когда мне стукнуло двенадцать, он решил, что я стреляю не хуже его, и оставил меня в покое. И хотя, признаться, мне до него далеко, стреляю я все же неплохо. А теперь я соврал. Нарочно. Я даже знал, почему…

Я был хорошо знаком с хозяином тира. Приходил к нему вместе с отцом десятки раз. Я втиснулся между солдатами и громко сказал:

— Здравствуйте, пан Зендеровский! Можно попробовать счастья? Я заплачу завтра.

Я знал, что он согласится. Так повелось, если я был не при деньгах. Но тут неожиданно встряла Ирка:

— Могу дать в долг. Сколько тебе надо?

Тогда, в свою очередь, завелся один из солдатиков. Неизвестно почему, но он предложил:

— Стреляй, приятель, я заплачу! Но стреляй по цветочкам!

Я глянул на Эльжбету и понял, что ей это не нравится. Она ждала моего ответа. А меня разбирал смех. Ишь ловчило! Сам по мишеням, а мне по цветочкам. Хочет посадить меня в лужу. Зендеровский следит за разговором, улыбается в усы, а сам заряжает для меня ружье. Отец всегда говорил: «В каждом тире одно ружье лучше других, понимаешь? Все ружья хороши, а одно лучше. Чудес не бывает, Юрек!» Я знал, что старик Зендеровский даст мне именно такое.

— Ну как? Стреляешь, друг? — спросил снова солдатик. — Отстрели два цветочка для дам!

— Три! — с ехидством протянула Ирка. И повернулась к Эльжбете. — Мы просим три, правда?

Хвастаться я не мастер, но сейчас был доволен, что дело приняло такой оборот. В тире стало тихо, люди почувствовали, что за этим что-то кроется. А у меня даже мысли не было, что промажу. Когда стреляешь, думать об этом нельзя.

Я неуверенно взял в руки ружье, будто впервые в жизни. Конечно, я ломал комедию, и Зендеровский это знал. Я испытывал какое-то дикое удовольствие. Повернулся к Эльжбете.

— Ты тоже хочешь цветок?

— Нет, — ответила она сухо. Эльжбета, конечно, рассердилась, что я поддался на провокацию, что выставлю посмешищем и себя и ее.

Я выстрелил три раза, один за другим, не опуская ствола. Так учил отец. И еще потому, что это производит на зрителей сильное впечатление. На землю упали два цветка. Зендеровский их не поднял. Сказал равнодушно:

— Теперь на ходу, а? У тебя еще два выстрела в запасе.

И, не дожидаясь ответа, включил моторчик. Цветочки потихоньку закружились…

— Какой хочешь? — спросил я Эльжбету.

— Я уже сказала — никакого…

— Юрек, а я хочу вон ту красную гвоздичку! — заявила Ирка и улыбнулась.

В первый раз я промазал. Пришлось подождать, пока красная гвоздичка не выйдет снова на выстрел. Трах! Попал. Цветок падает. Я откладываю ружье.

— Браво! — сказал солдатик, но как-то без энтузиазма. И достал из кармана деньги.

Но старик Зендеровский не взял.

— Не надо, сержант! Это была реклама. Фирма организует, фирма платит!

И он подал мне три сбитых цветка. Два из них я отдал солдату. Красную гвоздику Зендеровскому. Тот взял.

— Спасибо, пан Зендеровский! До свидания!

— До свидания…

И мы с Эльжбетой ушли. Только минуту спустя, когда торговые ряды остались позади и мы были уже на площади, Эльжбета остановилась и тихо сказала: