Конец истории и последний человек

Скука от мира и процветания в прошлом имела куда более мрачные последствия. Возьмем, например, Первую мировую войну. Истоки конфликта до сих пор остаются сложными, их много изучают, но они полны противоречий. В интерпретациях причин войны, включая германский милитаризм и национализм, прогрессирующий распад баланса сил в Европе, возрастающую окостенелость систем союзов, стимулы, которые связали с нападением и превентивным ударом военные, технологические доктрины, глупость и неосмотрительность отдельных лидеров — во всем этом есть элементы истины. Но помимо этого, был еще один нематериальный, но решающий фактор, ведущий к войне: общественность многих европейских стран просто хотела войны, потому что пресытилась скукой и нехваткой общественной жизни в мирные времена. Большинство рассуждений о решениях, проложивших путь к войне, сосредоточены на рациональных стратегических расчетах, и в них не учитывается огромный народный энтузиазм, который послужил толчком для всех стран к мобилизации. Резкий австрийский ультиматум Сербии, последовавший за убийством эрцгерцога Франца-Фердинанда в Сараево, был встречен в Берлине сумасшедшими восторженными публичными демонстрациями в поддержку Австро-Венгрии, несмотря на то что у Германии не было прямого интереса в этой ссоре. В течение семи критических дней в конце июля и начале августа 1914 года шли огромные националистические митинги перед министерством иностранных дел и резиденцией кайзера; когда последний вернулся 31 июля из Потсдама в Берлин, его кортеж захлестнули толпы, призывавшие к войне. Вот в такой атмосфере и были приняты ключевые решения, поведшие к войне.[481] На той же неделе эти сцены повторились в Париже, Петрограде, Лондоне и Вене. И во многом энтузиазм этих толп был вызван чувством, что война означает наконец-то национальное единство и гражданственность, преодоление раскола между капиталистами и пролетариями, протестантами и католиками, рабочими и крестьянами, характерного для гражданского общества. Как описал чувство толпы в Берлине один очевидец: "Никто никого не знает, но все охвачены одним всепоглощающим порывом: Война, война, и чувство объединения".[482]

В 1914 году Европа пережила столетний мир со времен последнего конфликта континентального масштаба" который был урегулирован Венским конгрессом. Это столетие, казалось, видело расцвет современной технологической цивилизации в индустриализующейся Европе, цивилизации, несущей за собой невиданное материальное процветание и возникновение общества среднего класса. Демонстрации за войну, прошедшие, в разных столицах Европы в августе 1914 года, можно рассматривать в некоторой степени как бунты против этой цивилизации среднего класса с ее безопасностью, процветанием и отсутствием трудных задач. Растущая изотимия повседневной жизни больше не казалась удовлетворительной. Возродилась в массовом масштабе мегалотимия: мегалотимия не отдельных принцев, но целых наций, ищущих признания своей ценности и достоинства.

В Германии, больше чем повсюду, многие видели в войне восстание против материализма коммерческого мира, созданного Францией и этим архетипом буржуазного общества — Великобританией. Конечно, у Германии было много конкретных претензий к существующему порядку в Европе, от колониальной и морской политики и до угрозы русской экономической экспансии. Но, читая оправдания войны у немецких авторов, поражаешься последовательным проведением мысли о необходимости какого-то вида бесцельной борьбы, той борьбы, что окажет очистительное моральное действие совершенно независимо от того, получит ли Германия колонии и добьется ли свободы на морях. Комментарии молодого немецкого студента-юриста по дороге на фронте сентябре 1914 года типичны: развенчивая войну как дело "ужасное, недостойное человека, глупое, старомодное и во всех смыслах разрушительное", он тем не менее приходит к ницшеанскому выводу, что "определенно ключевым вопросом всегда была готовность человека к жертве, а не цель этой жертвы".[483] Pflicht, или долг, понимается не как дело просвещенного собственного интереса или договорного обязательства; это абсолютная моральная ценность, демонстрирующая внутреннюю силу человека и его превосходство над материализмом и природным предопределением. Это начало свободы и творчества.