Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Стремление сделать насыщенным и понятным историко-культурное описание приводит к отказу от иерархического, связанного с идеологией канона понимания культуры и, в частности, от вытекающего из такого подхода способа работы с документами прошлого (особенно с документами литературных архивов), из которых исследователи чаще всего извлекают отдельные материалы, связанные с крупными фигурами, направлениями, изданиями. Составляющие настоящий сборник статьи написаны на основании сплошь просмотренных архивов соответствующих институций. Логика событий, которая таким образом выявляется из подробной, часто вплоть до подневной, реконструкции их (через описание действий и речи далеко не всегда крупных персон, через сопоставление хронологически близких гетерогенных фактов, высказываний, обстоятельств, принадлежащих не только к сфере истории литературы в узком смысле, но к культуре, включающей политические, бытовые, юридические и прочие факты жизни), часто позволяет уточнить или исправить общее мнение и составить более дифференцированное и свободное от идеологической и культурной доксы представление о советской культурной истории. Опыт такого освоения документального фактографического материала, в том числе архивного, позволяет увидеть, как пишет автор «Хроники» Н. А. Гуськов, как из собранного обилия мельчайших фактов «воссоздается, конечно, не полностью, но довольно ощутимо, живая ткань эпохи, исторического времени, реального потока событий. Это и есть тот контекст, которого нам так не хватает для построения объективной истории советской литературы», мы видим, как «растет на глазах, по мере накопления материала, связь событий в пределах небольшого временного промежутка. Факты знакомые и привычные неожиданно предстают в новом свете. Дополненные фактами прежде неизвестными, они образуют цепи закономерностей, из которых и складывается исторический и литературный процесс».

Маликова М. Э.

К. А. Кумпан Институт истории искусств на рубеже 1920–1930-х гг

Цель настоящей работы — реконструировать по сохранившимся документам последний малоизвестный период «трудов и дней» Института Истории Искусств[1] и процесс его «ликвидации».

Сведения об этом Институте, особая роль которого в культурной жизни Петербурга 1920-х годов широко известна, основывались в первую очередь на мемуарных источниках, появлявшихся в эмигрантской (с 1960-х гг.) и советской (с 1970-х гг.) печати. Следует заметить, что о последних годах существования Института и о его ликвидации в указанных воспоминаниях не говорится, что вполне объяснимо. Мемуары о нем стали публиковаться в 1970-е годы, когда писать о разгроме одного из лучших научно-учебных заведений считалось цензурно «неудобным»[2]. В дипломатичной форме об этом упоминается только в воспоминаниях А. В. Федорова[3], где уничтожение Государственного института истории искусств названо официальным термином «реорганизация». И лишь в опубликованных в 1990 году мемуарах Л. Я. Гинзбург, специально посвященных Институту, впервые прямо говорится о целенаправленной ликвидации: «В конце 20-х годов начались гонения на ГИИИ, а к 30-му году Институт был окончательно разгромлен и уничтожен в качестве „гнезда формализма“»[4].

Первой и единственной попыткой воссоздать историю ГИИИ и сообщить какие-то сведения о его ликвидации была статья Любови Шаповаловой[5]. Правда, в ней излагается не столько история Института, сколько история формальной школы на Словесном отделении Института. Статья построена с привлечением работ формалистов, прессы того времени и ранних исследований (В. Эрлих и Г. Струве), а также мемуаров В. П. Зубова, касающихся первых лет существования Института[6]. Сведения же о ликвидации ГИИИ базируются на погромной статье в «Литературной энциклопедии» (т. 4. М., 1930), с присущими тому времени огульными обвинениями, и на некоторых сведениях, устно сообщенных не названным в исследовании информантом (возможно, В. А. Кавериным). С его слов, Институт был распущен за формализм в один из последних дней ноября 1929 года по распоряжению некой комиссии, возглавляемой С. А. Малаховым[7]. Но и эта причина, и названная дата, и указанное распоряжение являются результатом исторической коллективной аберрации памяти.

Чтобы восстановить реальную историю ГИИИ и уточнить настоящие причины его «разгрома», необходимо обратиться к архивным документам.