Конец игры

Славик не совсем отдавал себе отчет, что его более всего поразило: то ли этот голос, совершенно не соответствовавший фигуре, из которой исходил (этот мягкий альт словно принадлежал не Виктору Ружичке, а его alter ego[81]), то ли эти слова (будто заговорил словарь иностранных слов, а не профессиональный боксер в полутяжелом весе), или же эта непринужденность, с какой Виктор Ружичка взял на себя обязанности хозяина дома; словно вовсе не он был предполагаемым женихом, которому положено было бы добиваться расположения потенциального сына Петера Славика, словно не он пришел на смотрины, а наоборот — Петер Славик.

Все у меня ускользает из рук, беда никогда не приходит одна, так же, как и успехи, дело известное. Прежде всего взбрыкнула старуха Кедрова (пусть только во сне), до полудня — этот балбес Плахи (пусть только по телефону), теперь проучил меня Виктор Ружичка; один бог знает, что ждет меня вечером. Если так дальше дело пойдет… какой нынче прогноз погоды? Ага: утром безоблачно, днем небольшая облачность, во второй половине дня — дальнейшее увеличение облачности, местами дожди, к вечеру кратковременные грозы — ей-богу, есть чему радоваться.

Вот, стало быть, тот самый серьезный человек, который, по словам матери, боится с ним встретиться, робеет перед ним и смущается, как малый ребенок. Вот он, Виктор Ружичка — страховой агент, «ликвидатор». Да, мать говорила ему, что Виктор работает в государственном страховании; однако тогда он не обратил особого внимания на ее слова, лишь эта должность врезалась в его память — «ликвидатор»; человек, который, дескать, ходит по домам ликвидировать причиненный хозяйству ущерб, ну, скажем, обвалилась у кого-нибудь штукатурка в ванной, то есть возник страховой инцидент; потерпевший заявляет об этом в госстрах, госстрах посылает туда своего работника, тот устанавливает размер ущерба, составляет вместе с потерпевшим акт и определяет сумму, которую госстрах обязан выплатить потерпевшему. Поэтому ясно как день, что такой работник должен быть не только настоящим специалистом, но прежде всего серьезным, ответственным и честным человеком. А иначе он запросто может злоупотреблять своим положением и безнаказанно обогащаться за счет госстраха, а значит, и всего нашего общества в целом, понятно? Если б он захотел, он мог бы этот ущерб завысить, естественно, по договоренности с потерпевшим, ясно тебе? Потерпевший дает ему, скажем, сотню, а он оценивает ущерб, который, скажем, на двести крон, — в сумму четыреста крон, и тем самым обирает госстрах, а значит, и все наше общество на двести крон. Обогащается и потерпевший и «ликвидатор», тебе ясно? Ты только представь, каким безукоризненно честным должен быть этот человек, чтобы устоять перед соблазном?

И этот человек, вершина всяческой добродетели, не кто иной, как робкий обожатель матери Виктор Ружичка, и так далее и тому подобное, кто все это упомнит. Она много о нем понарассказала ему, да, упомянула еще и о том, что он разведен, имеет, между прочим, трех дочерей, одна уже замужем, но в конце концов это не важно, главное, что мы понимаем друг друга, главное, что он уважает меня и… кажется, даже немножко неравнодушен ко мне… смешно, право.

Они пришли точно в пять — на полном серьезе, как и договорились, — и первое впечатление, которое произвел на него Виктор Ружичка, подтвердило его ожидания: в самом деле — «ликвидатор». Мощный орангутанг с низким лбом, обожатель его матери. Кроме стыда, Славик почувствовал и какое-то горькое удовлетворение, даже, можно сказать, злорадство: как постелишь, так и поспишь, получила, что хотела, памяти об отце тебе было мало? Что ж, достойная награда, орангутанг! А Виктор Ружичка словно бы хотел усугубить обманчивость первого впечатления — он не только походил на орангутанга, но и вел себя подобным же образом. При знакомстве он что-то промямлил, точно был не в ладах с нормальной артикуляцией, но Славик великодушно простил ему: он понимал, что «ликвидатор» страхового общества несомненно испытывает замешательство. Он ведь собирается просить руки одинокой матери режиссера Славика. Да, именно такое было впечатление, пока Виктор не раскрылся. А уж потом Славик совсем сбился с толку: Что это значит? Мать обманула его? Умышленно хотела навязать предвзятое суждение о своем обожателе? Или решила приятно его поразить?

А может, Виктор обманул мать: актерствовал перед ней, играл роль стыдливого человечка, чтобы потом посмеяться над ними обоими?

Или же мать и Виктор договорились подшутить над Славиком, чтобы хотя бы так — движимые благородными помыслами — развлечь его.

Это им удалось, признал он.

Да, я либо презираю людей, точно они мизинца моего не стоят, либо подозреваю их во всяческих кознях против меня, именно потому, что они не стоят моего мизинца. Сейчас самое время — прийти в норму, самокритично усмехнулся он; надо расслабиться, Виктор прав — будто нет у меня более серьезных забот…