Конец игры

— Минуту, — перебил ее капитан. — Инженер Дворский видел, как вы вместе пришли к вам. И это существенная разница. Это вовсе не значит, что вы были в квартире вашего сына… Но еще дело в том, что таксист видел, как в квартиру пана режиссера шел только он. Он один. Вас таксист не видел, пани Славикова.

— В этом нет ничего удивительного, товарищ капитан, — продолжала мать терпеливо настаивать на своих показаниях. — Я пришла позже. Вам понятно? В самом деле, мы пришли порознь. И кроме того… я не такая известная персона, как мой сын. Таксисты не знают меня в лицо.

Капитан смотрел на нее с нескрываемым восхищением и симпатией.

— Что ж, пани Славикова, должен признать… хотя и не без сожаления… вы преподали мне хороший урок. — Он закурил. — Теперь мне все ясно.

Всей тяжестью тела он оперся на спинку стула, перевесился назад, чуть покачался на задних ножках, вперив взгляд в глобус перед собой, словно это помогало ему сосредоточиться, затем кивком выразил как бы согласие со своими мыслями, вернул стул в устойчивое положение и, поднявшись, стал ходить по комнате. Теперь он размышлял уже вслух.

— Ну что же получается в итоге: согласно вашей новой версии, — он остановился возле Славика, — первым пришли домой вы, пан режиссер, нашли свою супругу в нетрезвом виде, поссорились с ней, — он подошел к матери, — а тем временем подоспели вы, пани Славикова… ваша невестка немного попортила фризуру вашему сыну, и вы, понимая, что никакие разумные доводы на нее не подействуют, — он отошел к окну, словно хотел иметь в поле зрения их обоих, — ушли домой вместе, что наконец подтверждается и свидетельством инженера Дворского. А ваша супруга, пан режиссер, осталась в квартире одна. Живая. Так?

Мать вместо ответа вызывающе поглядела на часы, а Славик повторил его последнее слово:

— Так.

Куда-то вдруг улетучились все страхи, спала тяжесть. С какой бы радостью он бросился на шею матери и горячо расцеловал ее. Но когда вспомнил о своих недавних оскорбительных сомнениях, о том, что заподозрил ее в отступничестве, на него нахлынула волна такого невыразимого стыда, что он даже не посмел взглянуть ей в глаза.

— Но кто же в таком случае ее убил? — слова капитана снова спустили Славика на землю. Он пожал плечами.

— Я все время думал, что вы здесь для того и… чтобы установить это. Как ни верти, а все-таки должен быть кто-то, кто пришел после нас.

Капитан устало вздохнул.

— Опять все та же карусель. Вероятно, вы забыли, что мы не обнаружили присутствия другого лица, кроме вас и Веры Мразовой.

— Хочу надеяться, что вы не собираетесь обвинить меня в убийстве лишь на том основании, что бессильны установить «присутствие другого лица»? Которого не могло там не быть! Присутствие матери и то не удалось вам установить, хоть она там была!

— Хочу вас снова заверить, что над вашим делом работают самые хваткие люди, — сказал капитан строго, холодно. — Наконец, у вас уже была возможность убедиться в этом на собственном опыте. То, что нам удалось сделать за столь короткое время, свидетельствует… — он махнул рукой. — К чему я это говорю? Вскоре, пожалуй, вы удостоверитесь в этом более основательно.

Славик с мучительной тревогой сознавал, что капитан не бросает слов на ветер; его слова, казалось, звучали предупреждением, острасткой, если не открытой угрозой. Но объяснил он свой страх всего лишь растерянностью — ведь неожиданный ход матери перечеркнул его тщательно и обстоятельно продуманный план.

— Допускаю, что после показаний вашей матери положение частично изменилось, но вам не стоит делать преждевременные выводы, — продолжал капитан. — Даже если мы пока оставим в стороне вопрос, почему вы не сказали нам правду тотчас — если это была… так сказать, лишь невинная семейная ссора, — существует еще множество моментов, которые могут изрядно осложнить вам жизнь. Вам обоим. Например, ложное свидетельство, ложное алиби, вы же не будете отрицать, пани Славикова… признание причастности к месту преступления… так сказать, признание целенаправленное, вынужденное, а тем самым и возможность… затем последующая мистификация, сначала вы ее нашли мертвой, потом живой, одним словом, я бы на вашем месте, пан режиссер, особенно не зарывался.

— Понял. Вы просто уверены, что я убил ее…

— Это говорите вы, — подчеркнул капитан.

— Я не собираюсь вас разубеждать, но уж коли у нас такой откровенный разговор, я бы хотел выслушать ваше мнение об одном обстоятельстве, которое уже само по себе убедит любого в моей невиновности. До сих пор вы мне еще не объяснили причины, по которой я мог это сделать. Не думаете ли вы всерьез, что я был способен убить женщину, от которой ждал ребенка? — сказал Славик и в ту минуту, когда произносил эти слова, искренно, всей душой верил, что говорит правду. Никто, никто не может поверить, что он был способен на это.

Капитан с любопытством следил за Славиком, возбужденно жестикулировавшим, покрасневшим — словно вся кровь бросилась ему в лицо.