Конец Грегори Корсо (Судьба поэта в Америке)

Грегу было двадцать лет, когда его выставили за ворота "Клинтона". "Я вышел на волю, влюбленный а Чзттертона, Марлоу, Шелли…" Неожиданно, невесть откуда вновь материализовался отец Корсо. Однако возвращение блудного сына не состоялось. Пожив дома всего два дня, Грег навсегда покинул его. Днем подрабатывал в "Портновском квартале" Hью-Йорка на Седьмой авеню, а вечерами просиживал в темных и пустых барах Гринич-Виллиджа над своими "тюремными поэмами". Там-то "однажды ночью 1950 года" состоялась первая встреча Корсо с Алленом Гинзбергом. Верлен нашел Рембо. Литературные сейсмологи зафиксировали первые, пока еще очень слабые, еле уловимые толчки зарождения "бит дженерейшн" — поколения битников. В том же 1950 году Джек Керуак опубликовал свой первый роман — "Городок и город". Гинзберг, Керуак, Корсо… Они стали тремя китами, на которых в течение целого десятилетия опиралось движение битников — их литература, философия, образ жизни и… безобразие.

"Аллен был первым человеком, который отнесся ко мне с нежностью и добротой. Он первый открыл мне глаза на социальную безнравственность законов, чеканящихся в Вашингтоне, первым приоткрыв для меня книгу современной поэзии…" В этой книге не было места для "Портновского квартала" на Седьмой авеню, не было места и для андерсеновских портняжек жуликов, обманывавших голого короля и разодетую знать, раздевавшую своих подданных — голь перекатную. Грег перебирается на Западное побережье. Работает репортером в лос-анджелесском "Икззминере", где ведет рубрику о таксистах. Одновременно подрабатывает в городском морге.

Семь месяцев выхлопных газов и трупного смрада. А рядом океан — Тихий, великий. А за океаном неведомые страны и континенты — тихие и бурлящие, великие и малые. Американский Артюр Рембо нанимается на корабль. Это еще не "Пьяный корабль", а вполне респектабельное судно норвежских пассажирских линий. Hо Грегу наплевать на классовое общество корабля, остающегося трезвым как стеклышко даже в девятибалльной качке и в гейзерах блевотины. Он не водит компанию с обитателями кают-компании, не вращается в кругах. Спасательных и душеспасительных.

Корсо долго скитался за морями. Побывал в Южной Америке и Африке. Жил в Англии, Франции, Западной Германии, Италии, Греции. Hо, как бумеранг, неизменно возвращался на родину. Однако в отличие от Рембо, начавшего свое бродяжничество вагабундом, продолжившего его конкистадором и закончившего агентом какой-то торговой фирмы в Эфиопии, познавшего "Озарения", чтобы ослепнуть от пыли конторских книг, прошедшего "Сквозь ад", чтобы стать заурядным коммерсантом, Корсо возвращался на родину тоже побитым, но по-прежнему битником. Впрочем, родина — Соединенные Штаты Америки, горделиво раскинувшиеся от океана до океана, — сжалась, сморщилась для Грега, словно бальзаковская шагреневая кожа, до размеров Гринич-Виллиджа в Нью-Йорке и Хэйт-Эшбери в Сан-Франциско, что по иронии судьбы и чисто географически тоже было "от океана до океана". Корсо возвращался на родину, чтобы "бездельничать, пьянствовать и спать на крышах домов". В Соединенных Штатах писать стихи — значит бездельничать…

Hо поколение битников росло и множилось вопреки и наперекор "золотой эре Эйзенхауэра". Тлевшее до поры до времени в небольших кварталах богемы больших городов, оно, подобно лесному пожару, стало распространяться по всей стране, становясь где потребностью, где привычкой, где просто модой, а где и тем, и другим, и третьим. Есть нечто парадоксально-закономерное в том, что "открытие" Корсо как поэта произошло не в Гринич-Виллидже или Хэйт-Эшбери, а в не Лоуренсом Фирлингетти, ангелом-хранителем почти всей современной "неконформистской" американской литературы, в его знаменитом издательстве "Сити лайтс" в "Карманной поэтической серии", а в "Гарвардском адвокате" за счет частных пожертвований богатых питомцев Гарвардского университета и не менее богатых питомиц Рэдклиффского колледжа, поставляющих Америке президентов страны и корпораций и их интеллектуально-фотогеничных подруг жизни, вернее, — специалистов по рекламе и партнеров по ведению избирательных кампаний. Как говорят у нас в Грузии, "крепость всегда раскалывается изнутри…"

Книга называлась "Леди-весталка". Ею зачитывались. В ней все было ново, свежо, неожиданно. Ведь питомцы Гарвардского университета и Рэдклиффского колледжа никогда не сидели в "Тумбз" или в "Бэлвью", не дневали в моргах (если, конечно, не учились на медиков) и не ночевали на крышах домов (если, конечно, не учитывать "воздушные площадки" пент-хаузов). Так, наверное, ровно пятьсот лет назад слушатели Сорбонны восхищались "Малым завещанием" Франсуа Вийона, сатирической поэмой-пародией, написанной в форме юридического документа-завещания, содержащего исповедь студента-бродяги. В нем всем сестрам доставалось по серьгам: "вывески лавчонок с намалеванными на них жирными гусями — для нищих монахов, мыльные пузыри — для парижских священников".