Конец главы

От нечего делать Найджел стал рыться в столе Стивена. Один из ящиков был заперт. Не найдя ключа в других ящиках, Найджел все-таки справился с замком. Полиция, надо полагать, обыскивала стол несколько дней назад, однако Найджел вскрывал ящик не без волнения. Правда, там не оказалось ни галош, ни бритвы, ни окровавленной одежды, но он не был пуст: Найджел увидел ворох бумаг — разрозненные листки были покрыты пылью, а некоторые уже пожелтели от времени. Он вынул бумаги. Под ними лежала книга «Пламя и пепел» — единственное живое дитя поэта Протеру.

Однако было у него много и других детей, мертворожденных или задохшихся при родах, хилых уродцев. Листки, под которыми покоилась поэма «Пламя и пепел», были черновиками стихов. Найджел быстро понял, что это неопубликованные стихи, а не первые варианты тех, что вошли в «Пламя и пепел». Даты на них отсутствовали, но можно было предположить, что написаны они после издания книги: зачем бы Стивен стал хранить юношеские стихи, написанные до 1927 года?

Читая черновики, Найджел снова испытал чувство, которое охватило его в квартире Киприана Глида: смешанное чувство сострадания, неловкости и даже брезгливости. Ящик, из которого он вынул эти листки, был склепом, где покоились неудачи. Тут лежали десятки и десятки стихотворений, исчерканных, испещренных поправками. Почерк был мелкий и аккуратный, но ни одно из них не было закончено. Пламя, породившее первый шедевр, испепелило талант Стивена своим жаром. Эти наброски были мертвыми. Несмотря на свое мастерство, Стивен не мог вдохнуть в них даже видимость жизни. Найджел представил себе, как с каждым новым стихотворением убывала его уверенность, а он мучительно пробивался к какой-то неясной цели, потом и вовсе терял ее из виду и вместе с ней — и сноровку, и интерес.

Уложив эти жалкие обрывки назад в ящик, Найджел с облегчением принялся листать «Пламя и пепел». Он не в первый раз перечитывал поэму за последние десять дней, но от близкого знакомства впечатление ничуть не ослабевало, знакомые строки снова проходили перед глазами одна за другой и били по сердцу с нестерпимой силой и точностью. Это была жестокая, кровоточащая книга, запечатлевшая любовь к женщине на всех ее стадиях — от страстной веры до сокрушительного разочарования. Сурово и без жалости к себе показан был путь любви к неизбежному трагическому концу — недаром, первые критики сравнивали книгу с «Современной любовью».[15] На ее страницах возникали могучие образы любви, сладострастия, невинности, предательства, ненависти и отчаяния, и в их холодном, безжалостном свете герой и героиня поэмы превращались в пигмеев, затерявшихся среди длинных теней собственной судьбы.

Найджел закрыл книгу, положил в ящик и закрыл его. Когда четверть часа спустя Стивен Протеру вернулся с совещания, Найджел долго на него смотрел, словно не признавая в этом тщедушном человечке создателя такого сурового и страстного произведения искусства.

— Что-нибудь случилось?

— Надо поговорить, — сказал Найджел. — О Поле Протеру.

XIII. Переверстка

Слова эти были восприняты не так, как он ожидал. Задумчиво поглядев на Найджела, Стивен улыбнулся рассеянной, невеселой улыбкой.

— Ну что же, это должно было выйти наружу, — сказал он.

— Пол — ваш сын от Миллисент Майлз.

— Нет-нет, вы ошибаетесь.

— Но это зарегистрировано в Сомерсет-Хаусе.

— Знаю… Вот что, давайте сперва перекусим. Я не могу исповедоваться на голодный желудок. — В глазах Стивена мелькнуло лукавство. Он отказался от предложения Найджела пойти в ресторан, объяснив, что такие места вызывают у него клаустрофобию. — Поехали ко мне, я вам сооружу омлет. — И когда Найджел заколебался, добавил: — Я приличный, хоть и немудрящий повар. А если вам не хочется есть хлеб человека, которого вы обвиняете в черном деле, — ухмыльнулся он, — ешьте, черт побери, омлет без хлеба.

Отказаться было нельзя. Стивен Протеру захватил инициативу. В такси, словно для того, чтобы смягчить неловкость, Стивен потешно изображал совещание с коммивояжерами; он не выказывал ни малейшего смущения, не говоря уже о чувстве вины; наоборот, был необычайно оживлен — видимо, испытывал облегчение оттого, что наконец-то может открыть свою тайну и снять с себя гнет.

И тем не менее, когда они оказались в его чистенькой квартирке в Холборне, Найджел не спускал с него глаз. Ему не хотелось быть пойманным врасплох. На свете существуют и другие орудия убийства, кроме бритвы, в том числе яд, как бы нелепо ни выглядел этот любезный хозяин в роли отравителя. Поэтому Найджел пошел следом за ним на кухню.

— Не возражаете? — спросил он. — Люблю смотреть, кто как живет.

Стивен Протеру жил, как видно было с первого взгляда, на редкость организованно. В кухне ни пылинки, множество облегчающих труд приспособлений, все в идеальном порядке и под рукой. Стивен принялся за готовку так увлеченно, что Найджел не мог не выразить восхищения. Разбивая яйца, Стивен сказал через плечо: