Конец главы

«…мне часто во сне, с тех пор как судьба, которая нас свела, нас же и разлучила. Но я никогда больше не видела его наяву. Встретить его, даже через столько лет, было бы непереносимо. А ведь мы были когда-то родственными душами! Да, я любила его, признаюсь, как не любила с тех пор ни одного мужчину. Я отдала ему… все. Отдала щедро, гордо, со всей страстью изголодавшейся по любви женщины. Оба мы были бедны и боролись за существование. О браке не могло быть и речи. Кто знает? Если бы у меня был от него ребенок, мы могли бы перебороть нищету, пережить разочарования, которые приносит нам наша плоть, и пройти всю жизнь рука об руку. Но непостижимое Провидение решило иначе.

В конце года я тяжело заболела. Добрые друзья одолжили мне денег, чтобы я могла поехать за границу и провести несколько месяцев в санатории. Когда я вернулась, моего любимого уже не было. Я не буду описывать свои муки. Теперь я могу быть за них благодарна, потому что они внушили мне глубочайшее сострадание к людям, научили понимать чужую боль и чужое мужество, дали силы помогать другим моими книгами. Но в то время, не имея ничего в память о нем, я жила в беспредельной пустыне одиночества, в ледниковом безмолвии, в каменистом безлюдье. Даже сегодня перо мое дрожит, когда я вызываю на бумаге воспоминания о былом:

Пронзительны, как первая любовь,
Те дни, которых больше нет,
Умерший, дни влачу в безумных сожаленьях.»

Найджел дочитал рукопись. Она охватывала жизнь мисс Майлз до третьего замужества. Но в ней не упоминалось ни о дружеском расположении последнего мужа к молодому Бэзилу Райлу, ни об эпизоде в офицерской столовой у генерала Торсби, где писательница получила взбучку. Рождение Киприана Глида было описано со всеми медицинскими и эмоциональными подробностями. В дальнейшем он служил только поводом для изложения воспитательных теорий и пылких излияний материнских чувств. Чтение автобиографии Миллисент Майлз вызвало у Найджела острую потребность побыть в обществе настоящей женщины. Он позвонил Клэр Массинджер и напросился к ней на обед.

Когда они поели, он дал ей прочесть две заключительные страницы четвертой главы. Клэр пробежала их с явным отвращением.

— Что это еще такое: «Перо мое дрожит, когда я вызываю на бумаге воспоминания»? — спросила она с места в карьер. — Небось настукивала эту свою пачкотню сразу на машинке.

— Ну да. Это право автора. Не хотите же вы, чтобы она написала: «Моя машинка трепещет…» Но последнюю страницу писала не она.

Найджел объяснил ей, как было дело. Голос Клэр даже зазвенел от негодования:

— Какой ужас! Значит, по-вашему, он сел за машинку… когда она лежала в луже крови?..

— Похоже на то. А шва и не заметишь, верно?

— Какого шва?

— Страница, которую она написала, кончается: «Мой избранник являлся…» А следующая начинается: «мне часто во сне…» Зачем убийце надо было заменять страницу? Наверное, потому, что та, которую он заменил, давала возможность выяснить, кто он и даже мотив его поступка.

— Да, очевидно.

— Быть может, она там написала: «Мой избранник являлся уже на этих страницах». Это сильно сузило бы круг. Вернее, прямо бы указывало на Рокингема.

— Но кто он, этот Рокингем?

— Ах да, вам надо прочесть вот что. — Найджел передал ей страницу из середины главы и рассказал о стертом инициале «Л».

Клэр пробежала глазами листок, потом, брезгливо держа его двумя пальцами, положила рядом с собой на диван.

— Вот не знала, что люди так могут писать. Я хочу сказать — всерьез.

— Душенька моя, неужели вы никогда не читаете журналов с яркими обложками?

— Боже упаси! Ведь там пробивные девицы пишут на потребу ходким девицам.