Конец черного темника

Лодка прошуршала по песку, смешанному со снегом. Вёсла всплеснули воду.

   — До свидания, Карп.

   — Помни! А вещун — моё сердце... — тихо ответил Олексин.

Игнатий, как только затихли шаги Карпа, вывел свою лодку из камышовых зарослей и, держась берегом, пустил её вслед за женщиной.

Она гребла широко, размашисто, — её хорошо было видно, потому что на середине реки туман был еле заметен; волосы её, густые, длинные, выбились из-под платка и при каждом гребе волною вскидывались и ложились на плечи.

...Всё дальше и дальше вглубь озёрного края продвигались их лодки. Стали встречаться глухие маленькие протоки и огромные плёсы, низкие болотистые берега и крутые обрывы с частоколом тёмных сосен.

Выплыл месяц, осветив серебряным светом впереди неоглядные заросли тростника и осоки.

Сильно толкнуло лодку Стыря, и пока он соображал, что это могло быть, лодка встала совсем. Он поднял голову и увидел нечто, похожее на чудо. В нескольких десятках метров от него, словно Богородица или колдунья, шла прямо по воде, разбивая голыми ногами серебряный свет, Алёна и тащила на цепи за собой лодку. «Да как же это она... по ледяной воде?!» — подумал Стырь и тут только понял, что и сам сел на мель, пощупал веслом дно: так и есть. Он оказался в краю так называемых пешеходных озёр. Знать бы Игнатию, что чем обширнее озеро, тем оно мельче и вода в нём темнее, — не зря некоторые озёра на Мещере названы Мрачным, Ночным и Чёрным.

Упираясь в дно веслом, кое-как стронул с места лодку, протащил её таким образом несколько метров, и вдруг весло чуть ли не до половины ушло в воду, а потом и совсем нырнуло, едва не выскользнув из рук. И заметил Игнатий, что вода пошла светлее и светлее: это начиналось Белое озеро, или Провальное, как называют его исконные жители мшар.

Грёб Игнатий изо всех сил — притомился; пересёк глубокое Белое озеро, и лодка снова упёрлась днищем в отмель. А воды-то кругом — что море разливанное. Это уже другое озеро зачалось — Ивановское, пешеходное. Летом-то два озера соединены зелёными лугами...

И вдруг воду кто будто потеснил: собралась она в протоку, и чем дальше, тем уже эта протока. Так началась река Пра, что на мордовском языке означает «верховье», «голова».

Берега Пры низкие, обильно поросшие кустарниками и лопухами. Внезапно река выстрелила из себя множеством рукавов, как кулак, мгновенно растопыривший пальцы, и стала выписывать такие замысловатые вензеля, что плоскодонку Игнатий буквально проталкивал вёслами через узкие проходы и изгибы. Измучился, но не терял из виду Алёнину лёгкую лодку. А тут — резкий поворот, лодка Стыря, как слепой котёнок, ткнулась в берег, и, когда оглянулся, Алёна исчезла. Как сквозь речное дно провалилась... Куда теперь грести?!

Да ещё, на беду, пошли по реке дощатые заколы, или езы, — так зовутся здесь переплетённые хворостом длинные цепочки торчащих из воды острых кольев. Не мог знать, конечно, Игнатий, что они тоже служат для рыбной ловли: в специальных проходах — заездах — рыбаки ставят мереды, сплетённые из ивовых прутьев верши, и сети.

И тут Стырь понял, что дальше для него дороги нет, лодка его через эти острые заколы не проберётся, и нужно ждать рассвета, чтобы двигаться обратно.

«Вот чёртова баба! Ведьма... — в сердцах воскликнул про себя Игнатий. — А каков Олег Иванович! Да в этих местах сам чёрт голову сломит, не то что Мамай!»

А на рассвете Стыря ждало ещё одно испытание.

На угоре, левее озера Белого, с восходом солнца Игнатий увидел церковь. Лучи так и высветили золотые маковки куполов. Чтобы придать себе силы, Стырь встал и перекрестился на эти маковки. Потом, сделав несколько взмахов вёслами, поглядел на угор и храма Божьего не обнаружил.

«Уж не бесы ли меня разыгрывают?!» — поёжился от этой мысли Игнатий и снова перекрестился. И что за чудо! Снова перед глазами засверкали золотые купола Божьего храма.

Стырь в суеверном страхе налёг на вёсла: и тут началось — церковь то убегала куда-то вдаль, пропадая в зеленоватой дымке куги, то вдруг вырастала справа или сзади, и лодка будто кружилась в каком-то диком танце вокруг неё, не в силах освободиться от этого бесовского наваждения.

   — Свят, свят, — повторял Игнатий и так налегал на вёсла, что часа за два перемахнул все протоки и озёра и очутился в камышовых зарослях напротив своего лагеря. Выйдя на берег, отдышался, оттолкнул лодку на середину реки и взобрался на откос.

Подошёл к костру, где варилась уха из вчерашней рыбы, на вопрос Карпа: «Где пропадал?» — ничего не ответил, от еды отказался. Пожевал в сторонке размоченный в речке сухарь и молча взялся за топор.

К обеду пришли лодки с камнем. Появился и Шкворень. Сразу спросил Игнатия:

   — Была?

   — Была да сплыла! — огрызнулся Стырь.

   — Не приставай к нему. Игнатия сегодня с утра какой-то комар укусил, — похлопал по спине Шкворня Карп. — Иди в землянку, там яиц она оставила.

После работы сели отдыхать.

   — Что это с тобой? — спросил Стыря с улыбкой Карп.

Обезоруженный улыбкой и доверчивым взглядом друга, Стырь стал рассказывать о ночном происшествии. Но слышал об этом не один Карп...