Конец черного темника

Отец наблюдал за Мидией из окна своего кабинета, опасаясь того, чтобы дочь не заразилась. По вечерам он упрекал её. «Не женское это дело, — говорил, — Если что случится с тобой, я не переживу. Достаточно смерти твоей матери, которая оставила тебя в десять лет, и я тебе заменил её...»

Да разве упрямицу переубедишь!

...Когда стало известно в ордынском лагере, что в Кафе свирепствует чума, Мамай предложил забить песком и камнями родники, из которых сам недавно пил. Они питали Субадашский водопровод, снабжавший питьевой водой город.

В прошлом году шли дожди, и жители Кафы собирали воду в каменные резервуары. Сейчас же, как назло, вот уже несколько недель на небе не было ни одной грозовой тучи, сильно припекало солнце...

Мамай взял свою сотню, и они поскакали к селению Солхат. Быстро управились с порученным делом и остались там, зная, что солдаты гарнизона предпримут попытку очистить воду от камней и песка.

Терзалось ли сердце Джанибека, когда вспомнил о смерти своего брата Тинибека, причиною которой был сам?.. Наедине с собой во всём обвинял мать... Это она, Тайдула, жена его отца Узбека, подстроила так, что ещё до приезда старшего сына в Сарай его умертвили преданные ей эмиры. Но иногда что-то похожее на укор совести возникало в душе великого каана, когда он спрашивал себя: «А разве ты не знал о подосланных убийцах?.. Знал. И не ты ли поддался уговорам матери стать вопреки предсмертной воле отца ханом Золотой Орды?!»

И вот когда он задавал себе эти вопросы и когда перед его глазами проходили судьбы правителей ещё со времён Чингисхана, он подозрительно вглядывался в сына и говорил себе: «И ведь этот может... Он ещё молод, волчонок, а скоро и у него подрастут клыки...»

Но пока Джанибек не желал смерти Бердибеку, а, полагаясь на судьбу, исходя из поговорки «Чему быть, того не миновать», посылал сына в кровавые стычки... Погибнет, и ладно... Значит, действительно, судьба... Но всякий раз из этих стычек выходил Бердибек целым и невредимым. И этому где-то в глубине души радовался Джанибек, но снова и снова посылал сына в самое пекло.

Вот и опять он приказал Мамаю взять в собой Бердибека, зная о том, что генуэзцы после засыпки родников обязательно предпримут атаку с целью завладеть питьевой водой...

Береговая стража ордынцев доложила сотнику, что два корабля от пристани Кафы направились не в сторону селения Солхат, а ушли в открытое море. Мамай не придал сообщению никакого значения: в море ушли, значит, взяли курс на Геную или Венецию.

Но защитники гарнизона схитрили: они вышли в открытое море, с тем чтобы потом, вдали, невидимыми ордынской страже, пройти вдоль берега и ночью высадиться напротив пещеры, уже знакомой Чиврано, братьям Тривиджано, солдатам и Мидии. И на этот раз она с ними тоже находилась на борту одного судна. На другом был её отец. Консул, понимая значимость этой операции, послал с солдатами и их начальника — Стефано ди Фиораванти.

Вместе с солдатами в трюмах сидели и мастеровые, вооружённые лопатами и кирками, — всего на кораблях насчитывалось, исключая гребцов и матросов, больше двухсот человек.

При подходе к берегу гребцы стали осторожнее орудовать вёслами, и тогда многие сложили в молитвенном жесте ладони и повторяли имя Девы Марии.

В безлунном небе лишь светили звезды, и силуэты кораблей чётко выделялись, но то ли ордынская стража зазевалась, то ли на ночь спряталась в пещеру, и судам, незамеченным, удалось пристать. Спустили трапы. И вот лошади, очутившись после удушливых трюмов на свежем воздухе, издали дружный храп. И тут на вершине горы вспыхнул сторожевой огонь... Врага обнаружили.

Первая стрела впилась в грудь белого коня Мидии, и отец, увидя, что поражён любимец дочери, усмотрел в этом недобрый знак и крикнул:

— Оставайся на борту! Это не просьба отца, а приказ начальника гарнизона!

Ей ничего не оставалось, как подчиниться и отступить в глубь палубы, освобождая проход другим.

Мидия, обхватив мачту не по-женски сильными руками, со слезами на глазах смотрела, как гибли, переправляясь на берег, арбалетчики, среди которых находились Андреоло, Паоло и Мауро. В крепости они стали настоящими бойцами, особенно отличался храбростью и удачливостью в бою Андреоло Чиврано... Не в пример древним амазонкам Мидия испытывала к нему нежные чувства и не скрывала этого.

Несмотря на мужскую силу и мастерское владение оружием, она всё-таки оставалась женщиной, и женским чутьём сразу угадала, что после убийства ею молодой ханской жены он охладел к ней: восхищение сменилось равнодушием, почитание — лёгким презрением. За что?.. Почему? Выросшая среди гарнизонной солдатни, среди постоянных кровавых стычек и вылазок, при которых все вопросы часто решала грубая сила, сама перенявшая эту силу и дикие нравы, она не понимала, как это можно презирать за убийство... Но, думая так, Мидия забывала, что её предназначение — продолжать жизнь, а не прерывать её... А это хорошо понимал Чиврано, потому что он был настоящим мужчиной.