Конец буржуа

Битва возобновилась и стала еще более ожесточенной. Голод сверлил их изнутри. Песчаник, с которым они сражались врукопашную, истерзал их тела, клочьями вырывая из них живое мясо. Их одеревеневшие от работы киркою руки разучились подносить пищу ко рту. Забвение им приносил только сон, и каждый раз, засыпая, они не были уверены в том, что утром проснутся. А там, наверху, рабочие вначале еще время от времени вспоминали об этой затерявшейся в подземных глубинах семье, а потом совсем о ней позабыли.

И вот однажды, в конце второго года, из-под земли появился уже не человек, а какое-то привидение, живой мертвец с грязным, заросшим щетиной лицом. Вслед за ним оттуда вышли его жена и сын, полуголые, в лохмотьях. Все трое, закрыв глаза руками, с каким-то безумным, неистовым ревом бросились бежать по направлению к дому Дюкорней.

Обутый в деревянные башмаки, старик Дюкорнь пахал в это время свой участок, который теперь, когда его постигло полное разорение, кое-как помогал ему продержаться и прокормить семью. Эти выходцы из-под земли, похожие на приматов первобытных лесов, привели в ужас всех, кто с ними встречался. Исхудавшие, согнувшиеся в три погибели, они размахивали руками и еле ковыляли на своих покривившихся ногах, то и дело падая и опираясь на колени, чтобы подняться.

Завидев их издали, Дюкорнь воскликнул:

— Что случилось? Что вы там такое увидели?

В первую минуту Жан-Кретьен молчал. Потом, подняв руку, голосом, который, казалось, шел из могильных глубин «Горемычной», он изрек:

— Бога!

Этот простодушный, набожный труженик в течение долгих месяцев безропотно терпел то, что было бы не под силу вынести самому закаленному в боях герою. У него не было другой поддержки, кроме веры в милосердие божье. Постепенно лишаясь всего, что имел, он настойчиво продолжал штурмовать эти первозданные твердыни, эти тайники земли, требовавшей все новых жертв. И теперь из уст его вырвалось только одно это слово. Ведомый своей несокрушимой верой, он сошел в глубины катакомб, в эту безмолвную и бездонную обитель библейского бога, и был похож на священнослужителя, который своими молитвами хочет умилостивить создателя, дабы тот совершил чудо.

И бог наконец внял этой мольбе; они вылезли из шахты, исполненные священного ужаса, побледневшие от всего, что видели там. И вот, этот Жан-Кретьен, который, вероятно, не испугался бы самой страшной катастрофы, содрогался теперь всем телом, потому что увидел лик всемогущего там, на дне колодца.

Он заговорил.

В одной из вырытых ими пещер, которую они углубляли все дальше и дальше, они обнаружили огромную жилу, таившую сказочные богатства. Там, в потемках, совершенно потеряв голову от радости, они ощупывали и царапали ногтями жирный уголь. Они плакали, обнимались, не верили своим глазам. Потом они упали на колени и стали молиться. Мать, у которой, когда она спускалась в шахту, были пышные черные волосы, вернулась оттуда вся седая, совершенно обезумевшая от этой находки. Она дико таращила глаза, которые, казалось, ничего не видели, кроме того, что явилось им там, внизу, протирала их кулаками и была не в состоянии вымолвить ни слова. Уверенность, что, коснувшись буравом угольной жилы, они действительно узрели бога, не покидала всех троих, и впоследствии рассказ об этом событии передавался в семье из уст в уста.

Жак Дюкорнь вместе с первой партией рабочих спустился сам в эту страшную шахту, которую недаром назвали «Горемычной» и которая наконец набрала сил и готовилась вознаградить его за все потери. Рассанфоссы победили судьбу: чудовище, пресытившись несчастными жертвами, сжалилось над страдальцами. Из останков поглощенных им человеческих жизней там, в недрах земли, подобно заколдованному лесу, выросли громады каменного угля. Сгустки кровавых гекатомб, груды испражнений, оставленных поколениями людей, превратились в уголь, и этот уголь, впитав в себя всю пролитую кровь и все разложившиеся тела, заполонил собою огромную трупную яму.

Согласно условию, Жан-Кретьен сделался законным владельцем трех четвертей всех угольных залежей.