Кондратий Булавин

Долгорукий и сопровождавшие его войсковые старшины не успели еще доехать до северодонецких верховых городков, а уж там тайные посланцы войскового атамана предупреждали беглых «хорониться по лукам» и «накликали вольницу убить князя».

И беглые хоронились. Но «накликать вольницу» для убийства князя Долгорукого оказалось не так-то просто. Нужен был предводитель, атаман, пользовавшийся доверием голутвенных и вместе с тем послушный войсковой старшине, обладающий к тому же известным воинским умением, — ведь у Долгорукого под рукой были офицеры и солдаты регулярной армии. Черкасские заговорщики упорно ломали головы над тем, как и где найти такого предводителя.

Во второй половине сентября с Северного Донца в Черкасск примчался атаман Старо-Айдарского городка Семен Алексеев, известный больше под кличкой Драный.

Этому высокому и подвижному казаку с умными серыми глазами и негустой русой бородкой давно перевалило за сорок. Некогда, молодым парнем, не стерпев издевательств помещика, он поджег барский дом и бежал на Дон, Несколько лет батрачил у низовых казаков, затем построился в Старо-Айдарском городке и, считаясь старожилом, вполне мог сыска не опасаться. Но никогда не забывал Семен ужасов крепостной неволи — до сих пор напоминали о ней нывшие в непогоду страшные рубцы на теле — и, люто ненавидя господ и бояр, всегда сочувственно относился Драный к беглому люду, искавшему приюта на донских и донецких реках. Увидев, как жестоко расправляются драгуны Долгорукого с беглыми, Семен возмутился и, зная, что многие черкасские старшины настроены против князя, решил просить их совета и помощи.

Был поздний вечер. Слюдяное оконце куреня Ильи Зерщикова тускло светилось. Привязав у крыльца взмыленного коня, Семен нетерпеливо постучал в дверь. Зерщиков был один и еще не ложился спать. Впустил Семена в горницу, завесил оконце. Потом из расписного турецкого глиняного жбана, стоявшего на столе, налил чашу хмельной домашней браги, протянул гостю. Тот не отказался.

— Будь здрав, Илья Григорьич!

Зерщиков, выждав, пока чаша была осушена до дна, произнес:

— Ну, сказывай, друже мой Семен, с чем приехал?

Семен сразу загорячился:

— В верховье донецком огнем и кровью сыск чинит князь Долгорукий… Станицы многие драгуны сожгли дотла. Под кнут и плети без разбора кладут и новопришлых и старожилых казаков. Губы, уши и носы людям режут. Младенцев по деревьям вешают. А жен и девок берут в солдатскую постель! — Атаман задохнулся от негодования и, смахнув рукавом кафтана капельки пота с загорелого лица, докончил: — Сил более нет терпеть сыскные лютости, Илья Григорьич!

— А вы чего ж терпите? — отозвался с легкой усмешкой Зерщиков. — Не бабы все-таки, казаки… Дали б по башкам обидчикам, чтоб и ныне и впредь неповадно было над людьми изгиляться…

— Самому думается так-то, — вздохнул Семен, — да неспособно, вишь ты, с пустыми руками супротив царских солдат…

— Ружья-то, чаю, у многих найдутся?

— Ружья-то найдутся… Пороха и свинца нет.

— За сими припасами остановы не будет, — сказал Зерщиков. — Проси войскового атамана, чтоб отпустил их вам для охоты на волков, коих ныне в донецких лесах видимо-невидимо развелось… Не поскупимся, будь надежен, Волки-то всех страшат. Да сам и берись за облаву.

Старая манера Зерщикова говорить осторожности ради несколько иносказательно была Семену известна. Предложение не вызвало удивления. Думалось и об этом. Но сможет ли он, неграмотный мужик, обдумать все тонкости такого трудного дела, как нападение на вооруженный армейский отряд? Покачав головой, признался честно:

— Не гожусь я для этакого, Илья Григорьич… Иной атаман нужен, похитрей да посмекалистей.

Зерщиков укоризненно качнул головой.

— Вот все вы этак… На майданах глотки до ушей дерете, а пришла нужда за старые казацкие права и вольности постоять, нет никого…

Обидные слова задели Семена за живое.

— Не тревожь зря мою душу, Илья Григорьич, Всегда готов я за правду стоять. И ныне отсиживаться на печи не собираюсь, потому сюда и приехал… А об ином, более разумном, атамане для общей пользы говорю…

Зерщиков слегка передернул плечами, перебил сердито:

— Где его взять, иного-то? Пока отыщется, Долгорукий все верховые городки спалит, со всех вас, верховых казаков, шкуру спустит…

— Это еще как бог даст, — возразил Семен, — а то, глядишь, и не успеет.

— Успеет, коли до сей поры и на примете никого нет, кто взялся бы князя окоротить…

— Есть на примете, Илья Григорьич, — тихо отозвался Семен. — По мне лучшего желать не надо. Как только вам, старшинам, глянется?

— Это… кто же?

— Кондратий Афанасьич.

— Бахмутский атаман? Булавин?

— Он самый… Всем ведомый защитник старинных казацких прав…