Кондратенко

В канцелярии выяснилось, что путем подчисток подрядчику передано полком только в июне месяце и только с одной роты сверх положенного 60 рублей. И так во всех ротах. Завхоз и делопроизводитель поскучнели, а Кондратенко подал рапорт по команде.

Дело тянулось долго. Командир по совету завхоза, считая, что спасает честь полка, приказал каждой роте принять на приход то количество рублей, которое якобы ошибочно записали в расход. Командиры рот смеялись, так как прежде успели получить ведомости со вторичными исправлениями.

В конце концов дело замяли. Обвинили в недобросовестности одного из полковых писарей и примерно наказали его, отдав под строжайший надзор того же завхоза.

Обстановка в полку все ухудшалась. Многое зависело от командира, но и сами офицеры не всегда были на высоте. Занятия проводили кое-как, а контрольные стрельбы и полевые учения не подстегивали отстающих. Наоборот, создавали атмосферу зависти и недоброжелательства. Кондратенко переносил моральные невзгоды стойко, находя отдушину в ежедневном кропотливом труде: занимался дальномером, по воскресеньям учил солдат грамоте. Рота его оставалась в числе лучших, но ее командиру это уже не доставляло удовольствия. С горечью наблюдал Роман Исидорович, как за несколько месяцев развалился здоровый коллектив. Даже во втором батальоне, который жил в Заславле одной семьей, стало чувствоваться влияние общей атмосферы. Больше всего страдало, конечно, дело. В эти дни Роман Исидорович писал брату:

«Теперь у нас происходят маневры: кавалерия бездействует, артиллерия стреляет по своим, а пехота действует вразброд, часто без всякого смысла. Подобного безобразия я давно не видел. Понятно, что с таких маневров возвращаются измученными и физически, и нравственно. Каждый, до последнего солдата, более или менее сознает эту чепуху и теряет доверие к начальникам. Все это вообще деморализует войска.

В офицерской среде понятия о товариществе, воинской чести и доблести совершенно исчезли: все стараются только потопить друг друга с целью достижения хотя бы небольших выгод для себя…»

Хотя и втянулся Кондратенко в строевую службу, но в этих условиях с нетерпением ждал конца своего командования ротой. На счастье, скоро пришел приказ об откомандировании капитана Кондратенко в распоряжение штаба корпуса в Минск.

7 сентября в Минске Роман Исидорович в торжественной обстановке сдал роту, тепло и сердечно попрощался с солдатами, долго благодарил их за хорошую службу. Для Кондратенко началась новая пора жизни.

Глава 6 ДОРОГИ ВОЕННОЙ СЛУЖБЫ

Начальник штаба корпуса находился до 15 сентября в отпуске, и решить вопрос о назначении на должность, равно как и об очередном отпуске, до его приезда было немыслимо. Роман Исидорович занялся поисками жилья и скоро нашел небольшую квартиру на Садовой улице. Днем он продолжал заниматься совершенствованием дальномера, работу над которым в последние дни лагерей прекратил. Причиной тому служило то, что в Бобруйске был только один сносный оружейный мастер 120-го полка, но его постоянно заваливали работой.

Моряк, с которым он встретился в поездке на полевую съемку, не подвел и прислал описание всех дальномеров, имеющихся в продаже у Рихтера. Как Роман Исидорович и предполагал, идея эта была не нова. Так или иначе она использовалась в системах Лаббца, Готье, Гоме, но опыты свои Кондратенко решил довести до конца и добиться признания прибора. Зарубежные дальномеры были сложнее по устройству, а значит — менее надежны. Кроме того, и стоили они прилично — от 35 до 100 рублей. У Кондратенко прибор при такой же точности стоил в десять раз меньше, без стоимости бинокля.

Вечерами он посещал знакомых. Семейные вечера были наполнены прошлогодней скукой, обильными ужинами и неизменными картами. Офицерское собрание и здесь мало отличалось от бобруйского. И по сравнению с прошлым стало еще менее популярным среди офицеров. Даже некогда гремевшие на весь округ полковые вечера с великолепными солдатскими хорами уступили место извечным картам и тупому пьянству. Часто вспыхивали бессмысленные споры, дело доходило до прямых оскорблений и тайных дуэлей…

Кондратенко устал от такой обыденности, не ходил в собрание, не посещал семейные вечера и проводил свободное время дома за книгами. О минском офицерстве он напишет брату: «…Отсутствие общих объединяющих светлых идей заставляет каждого вести грубо-эгоистическую жизнь, с беспощадным отношением к своему ближнему…» Конечно, он писал не о революционных идеях, которым был чужд, а об искрометной идее творчества, большого созидательного труда по созданию мощной, отвечающей современным требованиям армии, ибо настоящая была далека от совершенства.

В конце сентября возвратился начальник штаба корпуса. Узнав, что Кондратенко хотел бы получить отпуск, с радостью отпустил его, так как только в начале следующего года предполагалось появление свободных вакансий новых штабных должностей.