Кондратенко

С речью выступил временно командующий войсками округа генерал Н. А. Протопопов. Говорил он тихо, неторопливо, но последнюю фразу, которую генерал почти выкрикнул, услышали все:

— Хотя доблестный герой и умер, но память о нём живет в русской армии. Мир его праху, преклонимся перед ним…

Толпа колыхнулась. Стоящие у гроба опустились на колени. Пронзительно заскрипела пароходная лебедка, медленно опуская гроб на пушечный лафет, но оркестр грянул «Коль славен» и заглушил этот скрип. Почетный караул отдал честь.

Шестерка запряженных в лафет лошадей тихо заржала. Процессия двинулась через город. Яркое солнце освещало ей путь от гавани до вокзала. 20-го в восемь утра траурный поезд отошел от перрона.

И отправился генерал Кондратенко в свою последнюю дорогу по русской земле.

В Елизаветграде, несмотря на раннее время и непогоду — было три часа утра и шел жестокий ливень, — на перроне было много народа. Снова панихида, речи, венки — от кавалерийского училища, таганрогского пехотного и донского казачьего полков, от городской думы и рабочих завода Эльворти.

Так на всем пути: в Кременчуге и Полтаве, в Ромнах, Минске, Вильно.

«Печально и торжественно встретил Петербург останки Романа Исидоровича Кондратенко», — писало «Новое время» — единственная газета, вышедшая в тот день. Бастовали печатники. Давно не видел Петербург такого. На Знаменской площади, на Невском и площади Лавры — люди. Тысячи людей. На Николаевский вокзал и в Невский монастырь пускали только по билетам. Столица погрузилась в траур.

К половине девятого утра Знаменская площадь покрылась яркими красками военных мундиров. Кругом площади шпалерами выстроились войска. От ворот вокзала протянулась стройная линия кавалерии. Блестели каски кавалергардов и конногвардейцев, чернели, отсвечивая малиновым верхом, папахи казаков. Строго под прямым углом к ним примкнули воспитанники военных учебных заведений: пажи и юнкера Павловского военного училища, Николаевского кавалерийского, чернели линии кадет столичных корпусов. Напротив кадет застыли солдаты-гвардейцы: роты преображенцев, семеновцев, Измайловского и Егерского полков. Завершая четырехугольник, тылом к вокзалу стала сводная рота Морского корпуса.

А на вокзальном дворе почетный караул — рота Николаевского инженерного училища, батальон лейб-гвардии Преображенского полка и четыре орудия лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады. Ветер оглушительно хлопал тяжелыми намокшими полотнищами знамен.

Весь проход с вокзальной платформы до самого двора был задрапирован черной с белым материей и убран понизу хвойными ветками. На платформе, в том месте, куда должен подойти траурный вагон, устроили своеобразную нишу, у стены — икона с подсвечником перед ней, еще один подсвечник у катафалка. И везде зелень хвойных веток.

На платформе не повернуться: военные, штатские.

На перроне нет свободного места, а делегации все шли и шли, стекались представители полков, министерств, иностранные и русские корреспонденты. Приехали бывшие защитники Порт-Артура. Они стояли вместе, моряки и пехотинцы: капитан 1-го ранга Эссен, лейтенанты Подгурский и Чагин. Среди мохнатых маньчжурских папах офицеров-артурцев возвышалась фигура ближайшего соратника Кондратенко генерала Горбатовского.

Часы на вокзальной башне пробили десять. Не успели отзвучать их удары, как медленно подошел траурный вагон. Все обнажили головы. Дождь внезапно перестал. В траурной тишине торжественно понеслись скорбные звуки. Певчие запели «Святый боже». Гроб поставили на возвышение среди цветов и зелени. И потянулись депутации с венками. Движение было почти невидимым и совсем замирало у катафалка, где небольшой группой стояли родственники. Вся в черном, низко опустив голову и опираясь на руку отца, стояла Надежда Дмитриевна. По другую сторону от нее брат мужа, его друг и учитель Елисей Исидорович, а впереди дети: девятилетний мальчик и девочки-двойняшки семи лет. Мальчик стоял вытянувшись, руки по швам, и только полные слез глаза да покрасневшие от холода руки, теребящие кант форменных штанов, выражали его волнение. Девочки, напротив, казалось, не понимали всего происходящего. На их лицах было написано удивление и любопытство, которое особенно вызывали у них два огромных унтер-офицера лейб-гвардии Саперного батальона, стоящие в карауле у катафалка.

Депутации окончили возложение венков. Тут же их под пение «Святый боже» стали разбирать. Гроб подняли на плечи бывшие солдаты портартурцы, вынесли во двор и бережно поставили на орудийный лафет. Певчие умолкли. Опять зарядил моросящий дождь.

Молчание длилось недолго. Едва показался гроб, возвышающийся на плечах солдат, войска взяли «на караул». Оркестр заиграл «Коль славен».

На Знаменской площади позади шпалер войск колыхнулась тысячная толпа. Начиная от церкви Знамения и далеко по Лиговке все крыши, балконы и окна были запружены народом. На тумбах, на фонарных столбах, на пролетках извозчиков, на империалах конок, даже на колокольне Знаменской церкви — везде обнаженные головы.