Кондотьер Богданов

— Братья ордена тоже монахи.

— Наш орден военный! Обычные монахи сидят в монастырях и молятся. Они не прикасаются к оружию, это запрещено уставом. Почему ваши посмели?

— Не ведаю!

— Сам русский и не ведаешь?

— Господин! — поклонился Жидята. — Я по происхождению русский, но давно живу в Ливонии. Я не бывал в русских монастырях, меня туда не посылали.

Готфрид наградил сотника бешеным взглядом.

— Зигфрид!

Дюжий брат с крестом на белом сюрко подъехал.

— Взять! — велел ландмейстер, указывая на монастырь, и повернулся к Жидяте. — Где еще монастыри?

— Мирожский, за рекой.

— Этот взять тоже! Монахов, которые уцелеют, привести ко мне!

Зигфрид поклонился и ускакал. С высокого холма Готфрид видел, как две сотни пеших братьев, сержантов и кнехтов, закрываясь щитами, ринулись к монастырю. Вымуштрованные, опытные воины действовали слажено. Пока кнехты прикрывали наступавших большими щитами, арбалетчики, прячась за ними, стреляли поверх тына, не давая монахам целиться. Несколько братьев и сержантов тем временем подбежали к воротам, замахали топорами. Полетела щепа. Спустя короткое время ворота распахнулись, нападавшие рванулись внутрь. Следом устремились кнехты. Готфрид довольно улыбнулся — никто не смеет противостоять ордену!

Не прошло и получаса, как ему привели и поставили перед конем человека в разорванной рясе. Руки монаха были скручены за спиной, голова разбита, но держался он прямо, глядя на ландмейстера спокойным взглядом серых глаз.

— Где остальные? — спросил Готфрид подскакавшего Зигфрида.

— Убиты. Ни них не было лат, даже кольчуг. Только рясы.

— Сколько их было?

— Семнадцать.

— Семнадцать монахов остановили датскую конницу? — Готфрид внимательней всмотрелся в лицо пленного. — Как звать тебя?

Подскочивший Жидята перевел.

— Иосаф! — ответил пленник звучным голосом.

— Ты монах?

— Игумен.

— Почему вы напали на нас?

— Напали твои люди, мои защищались.

— Конница скакала мимо!

— Для того, чтоб разить безоружных. Это русская земля, иноплеменник, всякий, кто пришел сеять смерть, враг!

— Разве вы воины?

— На Руси каждый муж воин.

— Твои монахи бились умело.

— В миру братья были боярами. Их с детства приучали к оружию.

— Тебя тоже?

— Я водил сотню.

— Вот как! — сказал ландмейстер. — Как сотник, должен был понять: силы неравны. Зачем погубил братьев?

— Срок земной жизни для монаха не имеет значения. Ибо сказал Господь: «В чем застану, в том и сужу!» Монах постоянно готов к смерти.

— Но они пали с оружием в руках, в состоянии смертного греха, не успев исповедаться и причаститься. Русские монахи не страшатся ада?

— Ты плохо знаешь Писание, чужеземец, хотя носишь крест на одежде. Помнишь слова: «Несть лучшей доли, чем положить живот свой за други своя?» Мои братья умерли за благое дело, твои псы сгорят в геенне!

— Не поразит ли нас сам Господь? — усмехнулся Готфрид.

— Пришлет он посланца, который прольет на вас с неба огнь смертоносный, как некогда сам Господь полил огнем и серою Содом и Гоморру, и сгинули нечестивые жители городов, погрязшие в мерзости…

— О чем это он? — спросил Готфрид Жидяту.

— Наверное, о Богдане и птице его. Монах не ведает, что брат Адальберт сразил дьявольскую птицу.

— Сразил ли? — ландмейстер впился взором в Жидяту.

— Сразил, господин! Сам видел, как арбалетчики, пустив стрелы, убили чародейку, а Адальберт ударил птицу копьем. Она не могла выжить!

— Гляди! — Готфрид повернулся к Иосафу. — Ты желал смерти, я дам тебе ее. Убей его! — он повернулся к Жидяте.

— Он монах, господин!

— Сказал, что воин.

— На нем ряса!

— Позволь мне! — сказал Зигфрид, извлекая из ножен меч. — Эти монахи дрались, как черти. Брату Ульриху дубиной разбили голову, вряд ли выживет. Погибли двое сержантов и кнехты…

Готфрид кивнул, Зигфрид замахнулся.

— Прости их Господи, ибо не ведают, что творят…

Иосаф не договорил. Тяжелый клинок разрубил его от плеча до пояса. Мертвое тело мягко упало на вытоптанную копытами траву, оросив ее кровью. Жидята машинально перевел последние слова игумена. Лицо ландмейстера перекосилось. Русский не стал проклинать их перед смертью, и даже не поручил свою душу Господу. Он простил своих убийц, как Христос на кресте. И теми же словами…

Думать об этом было неприятно, и Готфрид отогнал непрошенные мысли. Стал смотреть, как всадники и пешие заполняют пространство перед стенами. Датчане шныряли по брошенным в посаде домам в поисках поживы. Пусть! Жаль, конечно, что не удалось захватить Плесков сходу, но этого не планировалось. К вечеру город все равно падет…