Конан в дебрях пиктов

Вскоре листья папоротников зашуршали и из них появился Холаг, в сопровождении не менее десятка татуированных воинов с орлиными перьями в волосах. Последним показался связанный воин с ожерельем из волчьих зубов на шее. Его сопровождали еще трое пиктов-Орлов. Обменявшись парой слов с Горлой, Холга отдал короткий приказ — и вождю Волков развязали руки. Потирая затекшие запястья, он присоединился к своему племени. В этот же момент Конана толкнули через ручей, прямо в руки Орлов.

Пикты тут же обступили Конана, волоча его через заросли за шедшим впереди Холагом. Оба вождя пиктов вместе со всеми их спутниками явно старались как можно быстрее подальше отойти друг от друга. Вскоре группа пиктов с их пленником вышла из зарослей папоротников в лес.

— Зачем я нужен тебе, Холаг? — негромко спросил Конан.

— Что может хотеть вождь Орлов от пленника-киммерийца? — произнес Холаг.

— Пиктский ублюдок! — рванулся в своих путах Конан — надо было дать шаману скормить тебя своему кроту-переростку!

— Ты же сам понимаешь, что ненадолго пережил бы меня, — гортанно рассмеялся пиктский вождь. — А я как вождь, не могу оставить неотомщенным шамана Орлов, убитого чужеземцем да еще и в священной роще. Великая честь будет дарована тебе — ты сгоришь на костре во время поминовения шамана Йокотхи.

Конан подавил рвущееся наружу ругательство — все равно это было бы бесполезно. Он клял себя последними словами, за то, что позволил себе угодить в эту ловушку, хотя никак не мог понять, где совершил прокол. Он отрешился от окружающих его дикарей и со стороны могло показаться, что он смирился со своей судьбой. На самом деле он лихорадочно размышлял над планами побега.

Они шли долго — только к исходу следующего дня процессия пиктов оказалась у частокола ограждавшего небольшую деревню. Как понял Конан из разговоров своих врагов, поминальный обряд будет свершаться не в главной деревне Волков, а в родовом гнезде шамана Йокотхе — деревне Куменхи. Она находилась на самом западе территории подвластной племени.

Ворота распахнулись, и пикты вместе со своим пленником вошли в деревню. У входа их встретила толпа рыдающих женщин, при виде пленника разразившихся градом ругательств. Каждая из них старалась посильнее ударить, уколоть киммерийца, плюнуть в него и жутковато было видеть такое излияние чувств у этого молчаливого, угрюмого народа. Впрочем, в лицах пиктских женщин не было видно настоящей скорби, весь их гнев и горе выглядели наигранными. Конан понял, что все это было лишь игрой, обычным ритуалом перед погребением столь важной персоны как покойный шаман.

Куменхи мало чем отличалась от деревни Волков — разве что гораздо меньше. Но и здесь была небольшая площадка в центре деревни, где стояли идолы. Конана швырнули в одну из хижин рядом, поставив охранять одного пикта — видимо понадеявшись на крепость пут. На площади же перед идолами пиктские женщины начали заунывные песнопения, выплясывал с бубном некий худощавый человек в жуткой маске и перьях — преемник умершего Йокотхи. После началась разнузданная оргия — Конан уже знал, что она будет длиться два дня и кульминацией станет его сожжение. Пьяные пикты заливали в себя пиво и привозное вино, напропалую хвастались своими подвигами, дрались между собой. Шаман резал кур и собак перед идолами, окропляя их кровью, порой даже брызжа ею в присутствующих. Где-то в глубине деревни дожидались своего часа и пленники, которых принесут в жертву.

Стороживший Конана пикт все чаще выказывал беспокойство то, подходя к дверному проему и наблюдая за своими веселящимися соплеменниками, то вновь бросая взгляд на пленника. Но тот лежал смирно и дикарь, не в силах устоять перед искушением выскочил наружу. Он отсутствовал недолго — но за это время Конан успел перекатиться в дальний угол хижины, кончиками пальцев ухватить сразу примеченный небольшой осколок какой-то глиняной посуды и тут же откатится обратно. Сделал он это вовремя — едва кимериец занял свое место, как внутрь хижины опять ввалился пикт. Конан лежал все так же тихо, но его пальцы крепко зажав спасительный черепок, старательно пилили неподатливые путы. Делать все приходилось наощупь, так что запястья Конана очень скоро оказались скользкими от крови. Стороживший его пикт тем временем еще несколько раз выходил наружу, последний раз вернувшись уже изрядно пахнущий пивом. Покачиваясь, он сел у стены и стал клевать носом.

Конан с облегчением ощутил, как веревки на его руках ослабли, а затем и вовсе соскользнули с его запястий. Он принялся перерезать путы на ногах и уже почти освободился, когда пикт вдруг проснулся, словно почуяв опасность. Тяжело моргая, словно пытаясь понять, не чудится ли ему спьяну, он все-таки раскрыл рот, чтобы закричать, но Конан, стрелой метнувшийся к нему, не дал этого сделать. Одна его рука зажала рот пикта, вторая сорвала с его пояса нож и вонзила прямо в сердце.