Конан. Путь к Трону

Блеск позолоты, отражающий блики сотен ламп, которые свисали на бронзовых цепях из углублений в куполе, и бесконечно повторяющийся узор паутины зачаровывали зрителя. Конан закрыл глаза, чтобы не видеть ни круглых ламп, ни мозаики, и постарался представить тихий садик чародея Кушада.

Решившись наконец открыть глаза, Конан сосредоточился на том, что было перед ним.

Наполовину вдаваясь в стену и наполовину выступая в святилище, располагалось священное ограждение, по форме представляющее квадрат. Площадка эта возвышалась над полом, чтобы молящимся лучше было видно храмовое действо; к ней вели три широкие ступени.

Медные полированные перила на подпорках, по пояс высотой, плавной линией огораживали ступени от остальной части святилища.

На площадке, с правой стороны, стоял тяжелый старинный сундук из черного эбенового дерева с бронзовыми замками, позеленевшими от времени. Сундук был украшен вездесущей паутиной, сплетенной из серебряной проволоки, искусно вделанной в полированную поверхность дерева.

Как бы уравновешивая сундук, на левой стороне площадки возвышалась, наподобие алтаря, позолоченная мраморная плита; вся она была покрыта вязью древних заморийских письмен. На этом великолепном основании высилась чаша, вырезанная из халцедона; в ней горел неугасимый огонь — в знак преклонения, понял Конан, пред богом-пауком. В дальнем конце площадки, декорированной кроваво-алой тканью, была ниша, перед которой помещалась статуя Заца. Идол был вырезан из черного оникса с такой тщательностью, что и впрямь можно было поверить, будто он оживает по ночам.

Тяжелое овальное туловище опиралось на подставку, покрытую алым бархатом; в мерцающем сиянии ламп казалось, будто оно висит без опоры; восемь членистых ног паука, каждая прочней галерного весла, покоились на мраморном основании. Статуя напомнила Конану огромного паука, с которым он когда-то сражался в Слоновой Башне, но представленное здесь насекомое было вдвое крупней.

Спереди на голове у паука — или на том отростке, что пауки имеют вместо головы, — помещались четыре огромных глаза, отливавшие голубоватым цветом. С места, где стоял Конан, были видны еще четыре глаза: два по бокам и два на верхушке. Воровской инстинкт пробудился в Конане, и он спросил:

— Из чего сделаны глаза, парень?

— Тсс! — прошептал Лар. — Жрецы идут.

И слева, и справа на площадку выходили двери: одна располагалась за чашей с неугасимым огнем, другая — за эбеновым сундуком.

Внушительная процессия появилась слева: дюжина жрецов в шелковых тюрбанах и парчовых халатах, у каждого в руках — жезл с золотым или серебряным набалдашником. Процессию возглавлял самый рослый жрец, в белоснежном балахоне и дымчато-черном тюрбане; кустистые черные брови, орлиный нос и пышная белая борода придавали ему внушительный вид.

Другие жрецы были одеты в балахоны яркие, как цвета радуги. Один был в алом балахоне и лазурном тюрбане, другой — в пурпурном балахоне и головном уборе цвета шафрана, третий — в сапфирово-голубом балахоне и тюрбане цвета морской волны. На Харпагусе, как всегда, был черный балахон и белоснежно-белый тюрбан.

Двенадцать жрецов выстроились в ряд перед богом-пауком. По знаку Харпагуса молящиеся воздели руки и воскликнули:

— Хвала Зацу, богу всех! Хвала Феридуну, Верховному Жрецу Заца!

Самый молодой из жрецов защелкал в вонючем воздухе длинными тонкими пальцами, и молящиеся запели гимн Зацу. Понятнее всего Конану показался припев: в нем утверждалось, что величие бога Заца летит по всей Заморе, как паутина на крыльях ветра.

Четверо жрецов медленно подошли к неугасимому огню и встали полукругом. Каждый вытащил из рукава какой-то предмет. Конан увидел серебряный кубок, кинжал с инкрустированной драгоценными камнями рукояткой, бронзовое полированное зеркало и золотой ключ. Жрецы исполнили некий сложный ритуал: над чашей взвился и рассеялся по площадке дымок, при этом жрецы произносили заклинания, из которых Конан не понял ни слова.

Жрецы, ступая размеренным шагом, перестроились и стали в два ряда вдоль стен площадки; правая дверь отворилась, и оттуда вышли восемь девушек-танцовщиц и приблизились к богу-пауку. На них не было ничего, кроме длинных нитей, унизанных черными блестящими бусинами; нити хитро переплетались в виде огромной паутины. Драгоценные камни сверкали в эбеновых волосах и на пальцах девушек, подобно каплям росы.

Жрец в сапфирово-голубом балахоне достал флейту и заиграл чарующую мелодию, и девушки исполнили величественный танец вокруг огромного идола. Стройные тела танцовщиц сплетались и изгибались, бусины сверкали и сталкивались при каждом движении.

— Я понял, что Зац — бог чистоты, — прошептал Конан. — Но эти девушки никак не вяжутся с проповедью о воздержании.

— Тсс! Господи, ты не понимаешь, — выдохнул мальчик, глаза которого горели религиозным восторгом. — Это священный танец, древний и почитаемый.

Конану словно кто на ухо шепнул, что украсть такую девицу и сделать ее своей наложницей — затея, достойная похвальбы.

— Которая твоя сестра? — не отставал он.