КОНАН. КАРАЮЩИЙ МЕЧ

Я шел по дороге за их главными силами и точно знаю, что за моей спиной никого не было. Потом прокрался сквозь расположение врага в город. Тебе удалось провести по пограничью поселенцев-мужчин, но их женщинам и детям, когда перед ними открывали ворота, размалеванные демоны так и дышали в затылки. Если бы юный Балтус и старина Секач не задержали дикарей, те перерезали бы всех женщин и детей Конаджохары. Я проходил мимо того места, где Балтус и пес держали свой последний рубеж. Они лежали посреди кучи мертвых пиктов — я насчитал семерых с раскроенными черепами и с разорванными горлами, а на дороге лежали еще несколько, убитые стрелами. О боги! Вот это был бой!

— Он был настоящим мужчиной,— сказал Конан.— Я пью в честь его духа и духа пса, не знавшего, что такое страх.— Одним глотком варвар осушил кубок на четверть и, странным, языческим жестом вылив остаток вина на пол, вдребезги разбил бокал о каменную плиту,— Десять пиктов заплатят своими головами за смерть юноши, еще семь — за смерть пса, который стоит больше любого воина-человека.

И, заглянув в голубые, теплящиеся жестоким огоньком глаза варвара, воин понял, что обещание свое тот сдержит.

— Крепость восстановят?

— Нет. Конаджохара для Аквилонии потеряна. Граница отодвинута. Новой границей станет Громовая река.

Воин вздохнул и, опустив глаза, посмотрел на свою огрубевшую руку, годами сжимавшую рукоять меча или топора. Конан потянулся через весь стол к кувшину с вином. Глядя на огромного варвара, воин сравнивал его с теми, кто окружал их в ту минуту, с теми, кто напрасно погиб на берегах потерянной Черной реки, сравнивал и с дикарями, обитавшими за этой рекой. Конан, похоже, не замечал его испытующего взгляда.

— Похоже, варварство — естественное состояние человечества,— наконец сказал воин, по-прежнему мрачно глядя на киммерийца.— Цивилизация неестественна. Это каприз обстоятельств. А варварство всегда торжествует в итоге. 

Черный чужак

1 РАЗРИСОВАННЫЕ ВОИНЫ

Поляна казалась совершенно пустой, но вот у края кустов обозначился силуэт человека — тот стоял, напряженно прислушиваясь и озираясь кругом. Ни малейшего звука не сопроводило его появления, так что не встревожились даже серые белки. Лишь пестрые птицы, яркими пятнышками вспыхивавшие в солнечных лучах, тотчас заметили человека и взвились многоцветным облачком, пронзительно вереща. Человек нахмурился и оглянулся через плечо, словно бы птичий щебет мог выдать его местоположение кому-то незримому… Потом осторожным шагом двинулся вперед, через поляну. Человек был рослым, крупным и мускулистым, но при всем том двигался с гибкой грацией охотящейся пантеры. Он был почти наг, лишь бедра обертывала рваная тряпка, все тело покрывала засохшая грязь, а руки и ноги были сплошь исцарапаны ветками колючих кустов. Мускулистую левую руку перехватывала повязка, бурая от спекшейся крови. Вид у человека был измотанный, лицо — осунувшееся, но глаза под спутанной черной гривой горели, точно у раненого хищника. Слегка прихрамывая, он шел по едва заметной тропинке через открытое место…

Достигнув середины поляны, он вдруг замер на месте, а потом по-кошачьи крутанулся назад, ибо с той стороны, откуда он пришел, через лес долетел долгий дрожащий крик. Кому другому могло бы показаться, что там всего лишь провыл волк, но человека на поляне было не провести. Он родился в Киммерии — и узнавал голоса дикой природы так же отчетливо, как горожанин узнает голоса своих друзей.

В налитых кровью глазах полыхнули багровые огоньки ярости… Человек вновь повернулся и заспешил дальше. На другой стороне поляны тропинка потянулась вдоль края чащи, казавшейся сплошной глыбой темной зелени среди более редких кустов и деревьев. Между чащобой и тропой лежало толстое бревно, наполовину скрытое в траве. Увидев это бревно, киммериец снова остановился и посмотрел назад, на поляну. Обычный взгляд не нашел бы там никаких следов, но его взор был отточен жизнью среди диких пустошей его родины, и он без труда нашел явные свидетельства своего пребывания. А это значит, что их должны с той же легкостью обнаружить и его преследователи, ведь у них глаза не хуже. Киммериец ощерил зубы в беззвучном оскале, красные огоньки ярости вспыхнули ярче. Загнанный хищник был готов повернуться и дать последний бой.

Он пошел вперед, почти не стараясь скрыть следов и то и дело приминая стебли травы. Однако, достигнув дальнего конца огромного бревна, он вдруг вспрыгнул на него и легко перебежал назад. Кора поваленного дерева давно отстала и отвалилась: голая древесина не должна была сохранить ни малейшего следа, внятного даже для очень опытного лесовика… Потом человек канул в чащу, выбрав место, где зелень была гуще всего, и растворился как тень — там, где он исчез, едва ли дрогнул хоть один листик.