Конан и Время жалящих стрел

Искушение отказаться от всего, предоставить событиям развиваться своим чередом, было почти неодолимым, ибо она чувствовала, что в борьбу вступили силы, неподвластные ей, перед которыми вся ее волшба казалась песчинкой перед натиском урагана, – но гордыня не позволяла ей отступить. Ради этих дней, и только ради них, она жила столько лет, у нее не было иной цели в существовании, и если она сдастся теперь, она погибнет, заживо сгорев на огне собственной ненависти и бессилия. Уж лучше погибнуть, пытаясь исполнить задуманное…

И все же ей было страшно. Впервые за много зим.

Колдунья вынуждена была признать, что неспособна уже не только держать происходящее под контролем, но и хотя бы опознать те силы, что боролись за господство в этом мире посредством человеческих марионеток. Сила древняя и черная пыталась пробиться наружу, – магическим восприятием она ощущала ее подобной лаве вулкана, что тщится прорвать каменную корку и выбиться на поверхность раскаленным фонтаном.

Но была и иная мощь, что противостояла первой – не менее древняя, холодная, точно порывы северного ветра, обращавшая в лед все, чего касалась своим дыханием. То были два основных течения, однако в водовороте их ощущались и иные силы, более слабые, однако столь же упорные, каждая из которых, умело приложенная в нужном месте, в нужное время, могла взвихрить весь поток, придав ему совершенно новое направление. И среди них, как ни горько Марне было сознавать это, ее собственная магия была едва ли не одной из самых слабых… Однако она не теряла надежды. Это было последнее, что у нее оставалось.

Надежда – и Скрижаль, украденная Орастом у немедийского чернокнижника.

Марна не испытывала ни малейших угрызений совести, когда думала о том, как безжалостно и цинично использовала этого юного глупца с глазами, похожими на раскаленные угли, полного рвения неофита, бредящего мировым владычеством. Подобно всем им, мнящим, будто созданы для высшего, он решил, что не оценен по достоинству теми, кто окружал его, и был преисполнен жажды мщения, – не сознавая, ослепленный гордыней и самомнением, что мир дает ему ровно столько, сколько причитается по способностям его, и на большее он не вправе рассчитывать.

Марна усмехнулась, представив себя в роли карающей длани Судьбы, миссия которой – поразить дерзкого, замахнувшегося на недоступные его пониманию выси. Это не было ее целью… Ей не было дела до этого юнца, до его чаяний и упований. Однако он подвернулся как раз кстати, – точно посланный богами в ответ на ее мольбы. Так какая разница, станет ли она орудием его падения или возвышения.

Каждому в книге горней записано свое.

Колдунья и не желала знать, что именно предназначалось Орасту; ее волновало лишь то, какую роль он сыграет в ее собственных планах. Возможно, если удача и решимость не изменят ей в последний момент, ее сила окажется тем самым слабым рычагом, который, умело приложенный, сумеет свернуть горы и переломить ход событий в нужную сторону.

Надежды эти можно было бы счесть слишком дерзкими, однако Марна не допускала в сердце отчаяния. Пусть ей противостояла древняя, нечеловеческая мощь, в прямом столкновении с которой она не продержалась бы и нескольких мгновений, – но та сила была слепа, как сама природа, подобная горному селю, что несется вниз, сметая все на своем пути.

За Марной же была мудрость поколений магов, приносящих жертвы Асуре и долгие годы постижения. И отчаяние, перемешанное с ненавистью, которые были не слабее тупой ярости потока.

Стиснув кулаки, ведьма вновь уставилась в огонь.

Слепой, всевидящий взор колдуньи перенесся дальше, в самое сердце запутанного лабиринта, каким был древний тарантийский дворец, в ту часть его, где находились бесчисленные гостевые покои, опустевшие и неприбранные со времени отъезда нобилей, что лишь дважды в год наведываются в столицу из дальних краев, и не имеют собственной резиденции в городе, – туда, где обитаемой оставалась лишь небольшая пристройка в дальнем конце левого крыла, окруженная густой порослью магнолий и цикламенов, цветущих редким кровавым цветом, благодаря которым палаты эти и получили название Алых. Без утайки и стеснения, подобно всем прочим, покои принца Валерия обнажили самое сокровенное нутро свое нескромному колдовскому взгляду.

С отвращением поморщившись, ведьма обнаружила, что застала принца в разгаре любовных утех, и изумленный возглас сорвался с уст ее, когда она узнала медноволосую девушку, извивающуюся и стонущую в объятиях Валерия.