Конан и Время жалящих стрел

…Где-то вдалеке раздался ужасающий грохот, точно обрушились стены дворца, и земля задрожала от удара. Где-то вдалеке послышался трубный рев идущих на бой оленей. Где-то вдалеке…

И в Охотничьем Зале Тарантии ожили оленьи лики.

Огромные звериные головы, прибитые к деревянным стенам, обретали тела.

Крошилась штукатурка, осыпалась мозаика, трещали шпалеры и лопались витражные стекла.

А в гулких коридорах дворца эхо разносило трубный клич беснующегося Бога, чья мощь была заперта в жалком теле человеческого червя. Грядет Цернуннос!

…И охотник, вернувшись к очагу своему, стал обуян болезнью черной, разум мутящей, что случилось оттого, что посягнул он на Бога-Оленя, коему имя было Цернуннос. И стал очаг его, дом его, кров его гибнуть от мора, недорода и распри; и сгинул очаг его, дом его кров его в пуще леса Валонского, где хозяин Цернуннос, Бог-Олень… Точно раздвинулся занавес и прямо из стены вышли один за другим они…

Огромные сильные звери с лоснящейся шерстью и мускулистыми телами, гордо несущие на красивых головах острые кусты рогов.

Их острые копыта зловеще зацокали по пустынным коридорам – прямым, извилистым, кольцеобразным, и призраки в безлюдных гостиных падали ниц перед лесной ратью. От холода их тел в огромных каминах тух огонь, застывала смола на поленьях и пахло смертью.

Они шли, проникая сквозь стены замерших залов, похожих на треснутые стигийские кубы; сквозь темные страшные стены библиотек, хранящих зловещие колдовские фолианты. Они шли, раздирая в клочки шуршащие шелковистые шторы; кроша мерцающий металл оружейных; превращая в пыль хрупкие кхитайские шпалерами с узорами, навеянными тленом мертвого тела в фарфоровом павильоне.

И негде было скрыться от них. Они шли…

Белоснежный изюбр с единственным рыжим пятном на крупе, куда ударила первая стрела охотников. Олениха-важенка с выгнутой лебяжьей шеей. Гигантский лось, чья голова клонилась под тяжестью несброшенных рогов, а слепые стеклянные глаза налились кровью.

И черноголовый олень, бывший гордостью королевского зверинца.

Камень крошился у них под копытами, рога цепляли колонны и обрывали гобелены со стен.

…и земля задрожала у них под ногами, словно девственница, насилуемая разбойником…

Наконец-то поменялись роли!

Из загнанной дичи, испуганной, не ведающей ничего, кроме вечного страха и бегства, они превратились в охотников, безжалостных и неумолимых. Сила Бога-Оленя пела в их жилах, бурлила, как река в половодье, и несла их вперед на своих волнах.

Несла туда, где обитала их добыча.

О, теперь они были умны! Разум самого Леса направлял их. Наделив резвостью куницы, расчетливостью барсука, бесстрашием медведя и хитростью лисицы.

А разум Человека, стоящего за спиной, указывал им путь.

Да, то была отличная охота!

Сперва они приблизились, наслаждаясь страхом и паникой, охватившей жертву. Затем погнали, окружили, зажали в угол.

Он еще пытался сопротивляться.

Раз или два он чуть не ускользнул от них, – и лишь Человек помог им отыскать его в лабиринтах каменной чащобы. Но охотники были неукротимы и, единожды мертвые, не страшились ничего более.

Рога изюбра первыми поддели жертву, и теплая кровь окропила их, и он заревел победно. Клич его подхватили другие. Зверь швырнул добычу на землю, и копыта оленей принялись топтать бездыханное тело, вспарывая теплую плоть.

…Нумедидес не мог видеть их, ибо глаза оленей были слепы – и магия Цернунноса заменила им зрение – но он чувствовал. Это его рога швыряли умерщвленную добычу оземь, под его копытами хрустели кости и рвалась плоть, от его удара треснул череп и брызнули мозги и кровь, пятная каменные стены. Это его шкура взмокла от пота и бока ходили ходуном от усталости и возбуждения погони…

Добыча была мертва.

Принц рухнул в кресло, с трудом переводя дыхание.

Сила покинула его лесных слуг, возвратив их в небытие – но сам он еще чувствовал в себе ее бурление. Убийство врага не истощило его, но лишь взбодрило и, едва придя в себя, Нумедидес вновь забегал по комнате, не в силах усидеть на месте, вновь ощущая, как вскипает и раздается в нем валузийская мощь.

Смерти было мало ему!

Он не насытился ею.

Смерть лишь вызвала к жизни иной глубинный инстинкт, что всегда шествует с нею бок о бок. И внезапно принц осознал, что именно должно случиться сейчас.

Да, именно так! Он долго медлил, но теперь его час настал.

Релата Амилийская ждет.

И лоно ее готово принять семя бога!

Принц Валерий Шамарский пробудился, уверенный, будто спит в своем походном шатре, и подали знак к атаке. Он готов был поклясться, что слышал надрывный плач трубы, и проснулся рывком, как когда-то давно, готовый натянуть доспехи, схватить меч и ринуться на врага.

Но бежать было некуда.