Конан и Время жалящих стрел

Принц потер руки. Ладони понемногу согревались, однако пальцы стыли и немели по-прежнему, и это внушало смутную тревогу. Он поднес их как мог близко к огню, но даже это не принесло облегчения. Кажется, за последние дни рукам его лишь однажды было тепло, – когда он выдернул кинжал из груди короля и на пальцы попала кровь. Ему подумалось вдруг, что было бы, если целиком погрузить в кровь руки… Мысль показалась приятной, хотя и несколько непривычной. С сожалением он сказал себе, что до коронации от подобных экспериментов придется отказаться, – дабы не возбуждать ненужных слухов.

…И все же еще несколько раз в течение дня ловил себя на том, что мысли его невольно возвращались к этому, и, не отдавая себе в том отчета, он принимался размышлять над преимуществами крови разных животных – и даже человеческой. С каждым разом мысли эти вызывали все меньшее отвращение, покуда наконец он не принял их как совершенно естественные…

Что же касается высокопоставленных заговорщиков – с ними вопрос решался еще проще, чем с принцем Шамарским. Все до единого отправятся на плаху.

В душе Нумедидеса на этот счет не крылось ни малейших сомнений, ибо тот, кто предал одного короля, с легкостью предаст и другого. И даже те, кто, подобно Феспию или графу Аскаланте, были его друзьями детства и наперсниками юности, разделят общую судьбу. У короля не должно быть друзей. Не может быть доверенных лиц. Правитель – единственное, священное вместилище воли богов. Он ни с кем не может быть близок. Он должен вызывать у окружающих лишь трепет и поклонение, – иные чувства попросту неприемлемы. И двору предстояло очень быстро усвоить эту истину.

Скрестив руки на груди, Нумедидес прикрыл глаза, размышляя над тем, что скажет вельможам, с кем встретится сегодня вечером. Каждого, принц знал, он сумеет задобрить, переманить на свою сторону, некоторых даже запугать. У каждого найдется чувствительная струнка; стоит лишь легонько задеть ее – и человек будет плясать под его дудку. До смешного просто… Нумедидес недоумевал, как мог не видеть всего этого ранее, как мог не уметь столь простейших вещей. Теперь же ему достаточно было взглянуть на человека, и еще прежде, чем тот успевал раскрыть рот, он уже видел его насквозь. И с каждым днем поражался все больше, до чего ущербны те, кто его окружают. Он управлялся с ними, точно балаганный фокусник – со своими куклами-перчатками. Все они не имели иной воли, кроме его.

Или не все?

Мысль эта была неприятна, и Нумедидес раз за разом пытался отогнать ее, однако она возвращалась, назойливая, точно осенняя муха, и он поморщился, сознавая, что от этой проблемы ему все же не уйти.

Скажем, немедийский посланник. Как быть с ним? До сих пор они действовали заодно, и тот верно служил ему. Да и, если уж на то пошло, барон Торский ему попросту необходим в эти дни: в его руках лучшая сеть соглядатаев по всей Аквилонии, у него свои люди в армии и в провинциях. Он просто не может позволить себе потерять столь ценного союзника!

И все же доводы разума меркли перед тем, что говорила интуиция. Да что там говорила – она кричала, что немедиец представляет собой огромную опасность!

Единственный, кому под силу разрушить его планы!

Хотя зачем ему делать это, Нумедидес искренне не понимал. Но когда он смотрел на посланника, он не видел ничего. Ни тайных струн, ни слабостей, ни явных стремлений. Для его внутреннего взора Амальрик был непроницаем, точно базальтовый монолит, точно кокон, скрывающий куколку неведомого чудовища, и это внушало принцу ужас, перед которым отступали все доводы рассудка. Немедиец, единственный среди всех, был непонятен, – а стало быть, смертельно опасен.

И пока он не найдет способа разделаться с ним, принц знал, что ему не будет покоя.

Отвернувшись от каминной полки и смахнув небрежно пергаментные листки с прошениями, рассыпавшиеся листопадом по комнате, принц позвонил в колокольчик. Дворецкий возник в дверях почти мгновенно, кланяясь до земли.

– Кто еще просил сегодня встречи? – спросил его господин. Он надеялся еще, что успел прислать прошение владетель Таурана – это сняло бы массу проблем…

Не поднимая глаз, слуга принялся перечислять:

– Граф Феспий. Советник Ведерик. Казначей Публий. Советник…

– Довольно! – Нетерпеливым жестом Нумедидес оборвал слугу. – А не было ли чего от Фельона?

Дворецкий отрицательно покачал головой, и принц с досадой стукнул кулаком по изголовью кресла.

– Значит, ничего. Ну ладно же… – В голосе его была угроза. – А немедиец?

– Амальрик, барон Торский, посланник августейшего короля Нимеда?

– Да, Эрлик тебя побери, он самый! – Нумедидеса всегда выводило из себя, когда при нем принимались перечислять чужие титулы. Обычно слуги помнили это, но лишь в отношении немедийского дуайена, неведомо почему, всегда делали исключение. Точно язык у них не поворачивался называть его короче. – Просил он о встрече?

– Именно так, господин. Слуга от него приходил дважды, но официального прошения не оставил.

В отличие от прочих придворных, которые уже обращались к Нумедидесу как к королю! Ну, ничего, за эту дерзость барон еще ответит…