Конан и Копье Крома

Тогда, в свои неполные пятнадцать лет, он не стал берсеркером или отрешенным восточным убийцей. И те и те сражались из презрения к жизни, а Конан-киммериец сражался из презрения к Смерти.

После окончания резни в лагере, после похищения Эйольва и долгого бега сквозь ночную метель Конан устал. Только подготовившись к предстоящему бою, он позволил себе расслабиться. Он вытянул возле костра свое измученное, избитое тело и задремал.

Ему впервые снились чертоги Крома. Самого грозного бога своего народа он не видел. Сияющий ледяной свет, как и громовой голос, лились отовсюду. К нему тянула свои костяные руки призрачная женщина, наполовину красная, наполовину синяя, горящие глаза, казалось, прожгут его насквозь. Когти оцарапали его плечо.

Однако грянул гром, сверкнули молнии, и женщина с замогильным стоном вспыхнула и растаяла тенью. Свет все лился и лился, рокочущий голос сотрясал все нутро Конана, и в этом свете плавали, распускаясь цветами неземной красоты, яркие картины.

Голос повелительно звал его куда-то вдаль, в сердце пустошей, где вкруг грозной крепости готовился к бою его,Конана, и его, Крома, народ, где, затмевая белым сиянием тучи воронья, парило копье. С лезвия вниз лились потоки алой крови.

Затем появилась деревня, в которой юноша остановился вместе со своим пленником. Но она была еще жива — курились дымки над домами, лаяли собаки, из кузницы раздавался тревожащий звон молота и наковальни. Разумеется, были и люди.

Вот один из них взмахнул рукой, глядя в небо, словно бы узрев сквозь туманную хмарь чертоги бога. Лицо человека надвинулось, прояснилось, и Конан узнал охотника, того, что спас его от волчицы. Голос рокотал, алмазные световые лучи били в глаза, шрамы, оставленные волками на еще детском теле, вспыхнули, словно к ним прикоснулись раскаленным железом.

Затем — ничего. Только парение над облаками, в самой Небесной Тверди, среди света, льющегося отовсюду, и твердого, как адамант.

Легкость, невыразимая легкость, которая наполняла все его существо, заставляя кувыркаться в волнах этого света, этого голоса. Лишь шрамы все больше наливались болью.

Еще один диковинный цветок распустился, открывая новую картину. Рыжебородый Атли смотрит, как горит киммерийская деревня. Атли взмахивает рукой, и ливень стрел скашивает киммерийских воинов — жалкую горстку, вставшую против многочисленной дружины захватчиков. Атли треплет по загривку громадного белого пса, пес рычит, но не на ванира — хвост его мотается в воздухе, а окровавленная морда тычется в женское тело, которое еще шевелится на алом снегу.

Полыхнули молнии, покрыв сияющей сетью вмиг почерневшие небеса, и Конан увидел море. Море ярилось и пенилось, вздымая на зеленых валах корабли с резными морскими змеями на носах. Злой ветер бил в паруса, подгоняя корабли, молнии покрыли сверкающей сетью чернильный мрак и осветили лицо Атли, который что-то хрипло орал, указывая своим воинам куда-то вправо. Затем видения замелькали, кружа голову. Корабли изрыгают на побережье воинов. Горят селения, к небесам тянут руки жирные дымные столбы, маленькие темные фигурки несутся к далекому странному лесу с непривычными глазу деревьями, настигаемые стрелами и собаками.

Пылает приморская крепость, на зубчатых стенах идет бой. Картина становится ближе, и Конан видит Атли. Один из рогов его шлема напрочь снесен, из плеча торчит древко обломанной стрелы. Атли ударом топора сбрасывает со стены вниз лучника, не успевшего наложить на тетиву вторую стрелу, и поднимает к губам рог.

Опять полет в лучах, водопадах, реках света. Внизу север, покрытый белой шалью снегов. Ванахейм. В фьорд, края которого напоминают челюсти оскаленного морского чудовища, входят корабли, звучит гулкое эхо, отражающее от стен фьорда приветственный клич рога. Атли с дружиной сходит на берег. На берегу восторженно орет толпа, группа старейшин и военных вождей идет навстречу Атли и его воинам.

Горы. Сверкание ледников, пышные, завораживающие в своем грозном движении вниз — лавины. По перевалам текут стальные реки. Видение тускнеет, затем вновь расцвечивается красками — постаревший, изрядно располневший Атли на боевом жеребце указывает рукой на огромный белокаменный город, на башнях которого трепещут незнакомые стяги, а по стенам скачут, как осы по сотам, черные точки. Стальные реки, стекая с перевалов, тянутся к воротам, на которых серебряный геральдический зверь расколот надвое: в распахнутые створки вливаются потоки людей, животных, телег.

Город пылает, по улицам его носятся конные фигуры в рогах, шлемах не с тусклыми факелами в руках. Мечутся и пешие, без доспехов фигуры, за ними, словно волки за зайцами, гоняются белоснежные псы-убийцы.

Атли. Рыжая борода куда-то исчезла, кудри седы, на голове его сияет массивная корона, у ног — громадный пес, зевает и чешется, к резной ручке трона прислонен могучий топор.