Конан и Гнев Сета

Внезапно память его словно пронзила молния, воскресив неясные образы пережитого когда-то. Он начал мучительно вспоминать, что нечто подобное видел совсем недавно, но что это было и когда — припомнить никак не мог. Все казалось удивительно знакомым: и свист тетивы, и этот наполненный болью крик, но что они для него значили, оставалось за границами воспоминаний. И тут же, словно в насмешку над ним, неизвестно откуда пришла уверенность, что происходит нечто необыкновенно важное для него и в то же время трагическое, но что?

Ему бы одним глазом увидеть происходящее, и он непременно вспомнит!.. Но вместо людей — одни неясные тени, а из звуков — лишь свист тетивы, вытягивающий душу крик боли, полурык-полуплач, порожденный бессилием, от которого хочется локти кусать, отвратительный хруст, с которым лопается череп, разбрызгивая вокруг мозги, злой хохот, вновь свист тетивы и опять крик боли и отчаяния, а голос знаком, и не вспомнить его…

… Неясный шорох послышался за спиной, и изрядно поредевшая дымка перед глазами мгновенно сгустилась, поглотив туманные фигуры, обещавшие вот-вот превратиться в людей. Конан открыл глаза, сразу поняв, что это был сон, но тут же переключился на окружающую его явь. По давнишней привычке, не раз спасавшей ему жизнь, он даже не пошевелился, первым делом попытавшись разобраться в ощущениях. В тот же миг Калим тихонько потряс его за плечо.

— Тут кто-то бродит в темноте,— зашептал он,— и Бергона я не вижу.

Но киммериец уже открыл глаза, и его цепкий взгляд шарил по погрузившимся во тьму стенам зала. Приподнявшись на локте, Олвина тревожно озиралась. Единственный горевший факел растягивал последние мгновения жизни, нещадно чадя и плюясь красноватыми искрами, оставлявшими за собой длинные дымные следы.

— По-моему, шуршание доносилось из коридора,— прошептала девушка.

— Больше неоткуда,— согласился Конан.

Он быстро зажег новый факел и помчался в коридор. Рядом бежал Калим.

— Почему он не позвал?— на ходу спросил зингарец.

— Потому что не успел!— так же коротко ответил киммериец.

Они пробежали всего пару десятков шагов, когда впереди показалось темное пятно, и Конан перешел на быстрый шаг: ни к чему так вот безоглядно бросаться на неизвестного противника, который сумел совершенно бесшумно одолеть их товарища.

Дыхание его мгновенно успокоилось, словно и не было этого пусть и короткого, но стремительного броска. Шаг северянина остался таким же быстрым и бесшумным, каким был вначале. Тварь двигалась явно медленнее преследователей, и очень скоро они поняли почему, правда, от зрелища этого волосы встали дыбом на голове зингарца, а киммериец невольно тряхнул головой, словно надеясь, что это всего лишь наваждение. Огромный, чуть ли не по пояс Конану, белый паук тащил за собой белоснежный кокон, с одной стороны которого торчала голова Бергона, а с другой — его ноги. Оказавшись на свету, паук мгновенно развернулся к своим новым противникам, явно не собираясь просто так расставаться с законной добычей, и уставился на них полудюжиной злобных красных глаз.

Движения его были невообразимо стремительны, но выставленный вперед меч Конана оказался для нападающего непреодолимым препятствием, один раз ткнувшись в которое, он уже не спешил повторить попытку. Пока паук соображал, как ему быть дальше, Калим осторожно обошел его, защищаясь мечом, и как только оказался сзади, паук лишился мохнатой лапы. Он в ярости заскрежетал черными жвалами, с которых капала ядовитая желтая слизь, и прыжком развернулся к обидчику, но Конан только этого и ждал. Он повторил удачный маневр зингарца, и тварь, лишившись уже двух лап и неловко закружившись на месте, вскоре оказалась обезноженной. Конан рассек ее поганое тело надвое, и они занялись Бергоном.

Распороть кокон оказалось делом нехитрым, но никакими стараниями им не удалось привести юношу в сознание. Левое бедро было прокушено клыками, впрыснутый яд лишил заморийца чувств, и сколько продлится такое состояние, можно было только гадать. Оставалось лишь надеяться, что действие яда гигантского паука не отличается от действия яда его меньших собратьев. Калим с Конаном оттащили парня в овальный зал, где их ждала встревоженная не на шутку девушка.

Было видно, что во время их отсутствия Олвина пыталась встать и пойти за ними, да не смогла. После кратковременного отдыха нога ее не только не пришла в норму, но распухла еще больше и болела теперь даже сильнее, чем прежде.

— Что с ним?— спросила она, увидев, как Конан с Калимом укладывают бесчувственное тело зингарца на его плащ, расстеленный у стены.

— То же, что и с тобой,— проворчал киммериец, усаживаясь рядом с девушкой.— Плохи наши дела,— подумав, добавил он.

Молчаливый Калим не произнес ни слова, лишь кивнул в знак согласия.