Конан и день льва (CB)

— Да я помню этот случай, — ухмыльнулся Просперо, — сам в числе других приводил приговор в исполнение. Мы поймали негодяев, отобрали у них полученное золото и, расплавив его, залили им в глотки.

— И еще, — добавила Белез, — каждый день сюда к Маркосу будет заходить моя служанка. Если мы с вами понадобимся друг другу, он сообщит об этом.

— Госпожа, — сказал Просперо, — время позднее, мы лучше вас проводим. Места здесь сами знаете…

— В этом нет нужды, — улыбнулась Белез, — у меня надежная охрана.

Она кивнула наемникам на прощанье и направилась к выходу. Двое мужчин с бандитскими физиономиями, переглянувшись, поднялись из-за стола у самого входа и направились за ней. Но едва они открыли дверь на улицу, как наткнулись на два обнаженных клинка в руках охранников Белез и быстро вернулись назад. Десять телохранителей в черных плащах и шляпах с плюмажами окружили вышедшую из «Сытого брюха» графиню плотным кольцом и все вместе направились за угол таверны, где их ожидали карета и оседланные лошади.

Глава четвертая. Вещий сон Троцеро

Суд над Конаном продолжался уже несколько дней, когда по окончании очередного судебного заседания, адвокат приехал к Белез и попросил аудиенцию. Графиня немедленно приняла его и поинтересовалась, как обстоят дела.

— Именно по этому поводу я и попросил встречи с вами, госпожа, — сердито сказал адвокат. — Я привык честно отрабатывать свои гонорары, поэтому вынужден отказаться от дальнейшей защиты вашего клиента.

— А что случилось? — удивилась графиня.

Юрист наморщил лоб, слегка обрюзглое лицо его разрумянилось от волнения, а венчик волос на голове взъерошился.

— Искусство защиты состоит в том, чтобы подсудимый и адвокат согласовывали свои действия между собой, вместе обсуждали, какие доказательства признавать, какие нет, о чем говорить, а о чем предпочтительнее умолчать. Только их согласованная позиция может привести к нужному результату.

— Ну да, и я так думаю, — согласилась Белез, внезапно догадавшись, о чем дальше пойдет речь.

— Так думает любой здравомыслящий человек, но только не этот упертый варвар! — почти выкрикнул адвокат. — Он признает все и даже больше! Дошло до того, что он напомнил свидетелю об обстоятельствах гибели одного купеческого корабля, о которых тот сам забыл. Как прикажете работать в таких условиях? Я уже третий день не вижу смысла задавать какие-либо вопросы и даже прокурор просто сидит и слушает подсудимого ибо он изобличает себя гораздо лучше, чем это сделала бы сторона обвинения!

Белез задумалась. Позиция Конана ей была ясна и понятна. То, в чем его обвиняли и считали преступлением цивилизованные и добродетельные зингарцы, для варварской натуры киммерийца было славой и высочайшим подвигом, о котором он с гордостью бы рассказывал своим внукам. Это был образ его жизни, единственный способ выжить в этом сложном и полном противоречий мире. Жизнь любого человека он ценил столь же мало, как и свою собственную, поэтому не считал пиратство преступлением, ведь просто так, от нечего делать, он убийств и не совершал, а шел на это только в случае сопротивления, когда возникала угроза и его жизни. Что же касается грабежа, то он ничего плохого не видел в том, чтобы поживиться за счет других людей. Это была мораль варвара, первобытного человека и другой морали он не знал Поэтому отрицать что-то из своего прошлого он сейчас не мог. Это все равно, как если бы полководец, одержавший блистательную победу, вдруг отказался от причитающихся ему славы и почестей.

Белез прекрасно понимала мотивы поведения киммерийца на суде, но как объяснить их крючкотвору-адвокату, привыкшему выигрывать процессы именно тем, что он выискивал пробелы в доказательственной базе и умело использовал их в пользу защиты? Действительно, со времени, когда Конан возглавлял Баррахское братство, прошло почти два десятилетия. Кто из добропорядочных зингарцев видел его в лицо, чтобы сейчас опознать в нем знаменитого Амру? Кто вообще может твердо утверждать, что конкретный купеческий корабль был потоплен именно Амрой, а не тем же, например, Зароно и, что Конан и Амра один и тот же человек? Отрицая свою вину киммериец, конечно, вряд ли бы получил свободу, но казни вполне мог избежать. Для адвоката такой приговор суда был бы блестящей победой, для киммерийца хуже смерти, так как его просто осудили бы лет на тридцать и оставили гнить в камере.

Понимая, что закоренелому формалисту-законнику все это сложно понять, графиня просто ограничилась напоминанием, что и не требует от него невозможного.

— Если Конан выбрал такую позицию, это дело его, не нужно ему мешать, — сказала она, заверив адвоката, что никаких претензий к нему не имеет. — С другой стороны не много чести для вас в том, что вы добились бы освобождения знаменитого пирата Амры. Подумайте лучше об этом. Все-таки вы живете в Кордаве, где его не очень любят.