Конан Дойл

Сэр Найджел каждую фразу начинает со слов «Клянусь апостолом!»; он останавливается на каждом перекрестке, ожидая, не подвернется ли какой-нибудь рыцарь, с которым можно вступить в битву; он интересуется у всех встречных девиц, не надо ли защитить их честь; он дает дурацкие обеты, в частности, заклеивает себе один глаз; он прославляет повсюду свою даму сердца; он ввязывается в бессмысленные поединки только потому, что кто-то кому-то когда-то что-то сказал (между прочим, ничего этого «ненастоящие» рыцари Вальтера Скотта не делают). Вообще-то такой человек уже существует: он, правда, еще не родился в 1366-м, но придумали его задолго до Конан Дойла. Создается впечатление, что сервантесовскую сатиру Дойл воспринял как прямое руководство – точно так же, как Дон Кихот воспринимал рыцарские романы. Собирался вместо романного рыцаря написать настоящего, а получился-то как раз рыцарь из романа, причем из чужого: карикатура на карикатуру. Нет, по сравнению с лубочным сэром Найджелом флегматичный пьяница Ательстан, мрачный стяжатель Фрон де Беф, жестокий Буагильбер и трусливый де Браси – просто торжество психологического реализма. Но ведь сэр Найджел получился симпатичным, разве нет? Да, в общем получился. Он получился точно таким, как тот рыцарь, с которого его беззастенчиво списали. Справедливости ради следует сказать, что собственные находки у Дойла безусловно есть, такие, как трогательные отношения сэра Найджела с женой или очаровательная сцена с укрощением медведя посредством носового платка.

Закончив работу над «Белым отрядом», Дойл писал сестре Лотти: «Итак, возрадуйся вместе со мной, а я так полюбил и Хордла Джона, и Сэмкина Эйлварда, и сэра Найджела Лоринга, как будто узнал их наяву, и чувствую, что все, говорящие по-английски, в свое время тоже полюбят их». «Так они и жили, эти простые, грубые, однако честные и справедливые люди – по-своему веселой, здоровой жизнью». «Я создал точные характеры людей эпохи», – говорил автор о своих персонажах, опять-таки горюя, что публика не оценила этого достижения. Но неблагодарные англичане – а вслед за ними и весь мир – почему-то влюбились в непростого Холмса, балующегося кокаином, а не в простых и грубых героев «Белого отряда».. Аллейн, Эйлвард, Хордл Джон – все они в общем милые (нас давно нет нужды убеждать в том, что Конан Дойл умел создавать обаятельных персонажей), но сказать, что это «точные характеры людей эпохи», решительно невозможно. Это просто ряженые. Причина скорей всего в том, что Дойл слишком увлекся исторической атрибутикой в ущерб как психологической убедительности персонажей, так и их яркости. В итоге и живые люди не очень получились, и на типажи они тоже не тянут, так как в них нет ничего оригинального.

Рискнем предположить, что Конан Дойл напрасно отказался от приема, который всегда был в его исполнении удачен: рассказа от первого лица. Именно оно придавало всем его текстам прелестное, нежное обаяние, и, повествуй о сэре Найджеле какой-нибудь очередной простодушный рассказчик – да тот же Аллейн Эдриксон, – нам бы казалось, что мы видим живого человека, а не куклу в доспехах. Но и историзм в персонажах «Белого отряда» не очень-то чувствуется – вот в чем парадокс. Когда читаешь «Айвенго» – есть неуловимое ощущение «чего-то старинного». «Белый отряд» такого ощущения не создает.

«Я предпочитаю простой стиль и, насколько это возможно, избегаю длинных слов, и, может быть, из-за этой внешней легкости читатель порой не смог оценить полного объема разысканий, лежащих в основе моих исторических романов», – сказал Конан Дойл с плохо скрытой обидой. Но, может быть, если он хотел, чтоб его разыскания оценили, «избегать длинных слов» как раз и не следовало. Многие писатели, пишущие исторические романы, это очень хорошо осознают и нарочно «старят» текст, используя необычные, нарочито тяжеловесные словарные конструкции, как «старят» произведения живописи, покрывая искусственным слоем патины. В «Петре I» все фразы построены так, как их не строят современные люди: может, и не так говорили современники Петра, но впечатление «старинности» очень убедительно. Умберто Эко в «Имени розы» сознательно утяжеляет, архаизирует текст, чтобы добиться нужного эффекта. Наш Алексей Иванов в своих квазиисторических книгах делает то же самое. Дойл (как и Морис Дрюон с Валентином Пикулем) поступал противоположным образом: упрощал слог. Он не читателя пытался окунуть в XIV век, а XIV век осовременивал, приноравливая к читателю. От того, что его герои на двух страницах восемнадцать раз произносят: «Клянусь эфесом!» и «О, горе мне!», текст «Белого отряда» архаичным все равно не становится. Нет патины, нет трещин. Сам темп повествования у Дойла современный – энергичный и быстрый.