Между тем литература молчала. Все крупные испанские прозаики, имена которых еще с 50-х годов гремели в стране и за ее пределами, не спешили нести новые рукописи в издательства. Кроме причин чисто творческого характера (роман не сразу реагирует на исторические перемены — требуется время, чтобы события отстоялись и суть их прояснилась), были и иные. Ведущие писатели в сходных выражениях сформулировали другую причину этого кризиса: пока Франко был жив и его система продолжала существовать, было ясно, с кем бороться и против чего выступать; но после того, как каудильо покинул историческую сцену и в стране начался процесс демократизации, жизнь поставила сразу столько сложных вопросов, что ответить на них оказалось затруднительным. Но в еще большей степени сказалась специфически испанская ситуация середины 70-х годов: разложение и распад режима начался задолго до физической кончины его основателя, еще в конце предыдущего десятилетия запреты, в том числе и цензурные, начали ослабевать, а потому роман — в пределах, которые диктуются особенностями художественного воспроизведения действительности, — уже все, или почти все, сказал о морально-социальных проблемах эпохи. Что же касается собственно политического анализа, то он к тому моменту в значительной степени был проделан демократической журналистикой, успех которой в 70-х годах обязан также активному участию в нем лучших испанских писателей. Из года в год в ходе упорной борьбы с режимом, ставшей частью общей борьбы народа за демократизацию, эта журналистика раздвинула границы возможностей печатного слова, не говоря уже об испанских изданиях, выходивших за рубежом, — над ними цензура вообще не имела власти, а читали ее в Испании самые широкие слои.
На этом фоне в первые годы после смерти Франко интерес читателя (а следовательно, и издательств) привлек более прямой публицистический жанр — «литература свидетельства»: документы, воспоминания, познавательные материалы исторического характера. Единственным видом беллетристики, имевшей тогда успех, стали своего рода фантастические утопии, изображавшие разные гипотетически возможные варианты развития событий в Испании. Такие, как художественно слабый роман Рамона Тамамеса «История Элио», или же книги, сюжет которых строился на том, что в 1939 году победили не франкисты, а республиканцы (X. Торбадо «Сегодня, первого апреля…»), или на том, что неожиданно оживает Франко (Ф. Вискаино Касас «…И на третий год он воскрес»).
А роман в эти годы отходит на второй план. «Кому отдаст голос сеньор Кайо?» стал, по сути, первым художественным произведением, нарушившим это затянувшееся молчание серьезных испанских прозаиков.
Злободневность отчетливо отразилась в этом произведении Мигеля Делибеса. К тому же, судя по всему, под влиянием стремительно менявшейся окружающей действительности писатель, никогда не порывавший с журналистикой, невольно вернулся к элементам публицистичности — эти обстоятельства, наложившие печать на произведение, по-видимому, и обусловили некоторую сдержанность критики по отношению к роману.
Мигель Делибес смело вверг персонажей своего нового романа в самый водоворот событий. Заявка на это сделана уже в самом названии его произведения: герою предстоит отдать свой голос на всеобщих выборах 15 июня 1977 года — самых, пожалуй, существенных из последовавших после 1975 года голосований, в ходе которых формировалась новая государственность Испании. Такой прием заранее был чреват опасностью низведения высокой философской прозы, в прошлом всегда свойственной писателю, до уровня агитаторской публицистики, привязанной к нуждам сегодняшнего дня и сиюминутных политических симпатий.