Кому отдаст голос сеньор Кайо? Святые безгрешные (сборник)

Виктор с сосредоточенным вниманием следил за его движениями: как он достал из зарослей ежевики вилы, нашел бечевку, привязанную в кустах, и, потянув за нее, вытащил из заводи большой перемет, металлическую сетку, в которой копошилось десятка два раков. Рафа не выдержал:

— Смерть мухам! А ты идешь в бар, и там у тебя за одну штучку глаз вынут.

Сеньор Кайо улыбнулся. Достал садок, выложенный по дну ивовыми ветками, и вывалил в него раков. Прищелкнул языком.

— В рис — для вкуса, — сказал он. И добавил: — Кому нравится, конечно.

И он тронулся обратно, вдоль веревки, через заросли колючего кустарника, вниз по ущелью, туда, где заводь расширялась. На узкой, покрытой галькой полоске берега открылся заросший мальвами луг.

— Какая прелесть! — сказала Лали.

Старик обернулся:

— Мальвы-то?

— А это мальвы?

— Мальвы, конечно. На нынешних дождях вон как вымахали. Цветок мальвы помогает от болей в животе.

Рафа усмехнулся:

— Черт побери! В этой деревне что ни возьми — все для чего-то годится.

— А как же, — откликнулся сеньор Кайо, снова трогаясь в путь. — Все, что есть, на что-то годится. Для того оно и есть, верно?

VII

Поток разбивался о скалу, пенился и несся дальше — вниз, с двадцатиметровой высоты. Внизу, рядом с белым хвостом водопада, петляла дорога, а еще ниже, зажатая тесниной и зарослями кустарника, катилась река, волоча за собой кусты и стволы деревьев. Мягкий южный ветер увлажнял лица мельчайшей водяной пылью. Сеньор Кайо оперся о скалу и сказал громко, чтобы перекричать шум падающей воды:

— Этот водопад зовется у нас Грива. Испокон веков. Проходите. — Он поставил ногу на поросший мхом узкий каменный уступ и добавил: — Смотрите не поскользнитесь.

Он прижался спиной к выступу скалы, проворно повернулся и исчез за веером пены. Виктор повторил его движение, а за ним — Лали и Рафа. Узкий вход вел в пещеру, постепенно расширявшуюся, каменный пол и потолок сочились влагой. Снаружи доносился глухой шум водопада. В глубине угадывались искривленные тени сталактитов, на полу, во впадинах, виднелись остатки кострищ, а вокруг были разбросаны головешки, глиняные черепки, пустые консервные банки, ржавые треножники. Рафа оглядел пещеру, остановился взглядом на узкой щели входа, скрытого водяной завесой, сквозь которую проникал вечерний свет. И обернулся к сеньору Кайо:

— Потрясная берлога. Спрятаться тут — ни один черт не найдет.

В полутьме сеньор Кайо казался еще более грузным. Тихонько кивнув, он сказал:

— Во время войны, знаете, то те придут, то эти, вот народ тут и прятался. Я в этих делах не смыслю, но знающие люди говорят, нелегко было у нас в ущелье фронт держать. Вот и выходило: сегодня одни занимали селение, а назавтра другие. И так без конца.

— И, конечно, сводили счеты с вами, — заключил Виктор.

— Восемнадцатого июля, к примеру, у кладбища расстреляли Габино — он у нас тогда был алькальдом. Не прошло и недели, как явились другие и расстреляли Северо, который был у нас алькальдом до тридцать первого года. Чего же еще?

— Короче, вы не знали, кого вам держаться.

— Ну да! Вот раз дон Мауро и собрал нас всех в церкви, собрал и говорит: «Надо выставить сторожевых на утесах, и как завидим какого военного — все сразу в пещеру Грива». Сказано — сделано. Нанесли сюда всяких припасов и, бывало, только увидим на дороге солдата — живо все сюда, в пещеру.

— С детьми и со всем хозяйством? — спросил Виктор не столько ради точности, сколько желая разговорить старика.

— Со всем не со всем, но даже собаки и те уходили, правда, скот кой-какой оставался, — улыбнулся он. — Надо было и им что-то оставить, так ведь?

— А дети не плакали? Не шумели?

— Да хоть бы и шумели. Дети — они и есть дети, сами знаете. Только тут хоть из пушек пали — наверху ничего не слышно.

Лали, скрестив руки на груди, съежилась, как от холода. Рафа чиркнул спичкой, разглядывая сталактиты. Лали сказала:

— И подолгу вы тут сидели?

— Когда как, — ответил старик, помедлив. — Один раз подзадержались — две недели пробыли.

— Две недели?. Что же вы делали в пещере?

— Да как вам сказать — кто вино пьет, а кто за картами или домино время коротает. А вон там на камне, где сеньор стоит, Росарио сидел и играл на флейте.

— А как решали, когда выходить?

— Ждали, пока Модесто знак подаст. Это, знаете ли, наш пастух! Такой живчик был! Ночью, бывало, выйдет на разведку, вернется и расскажет, они, мол, в доме у того или в доме у этого — как когда. А то придет и скажет: «Выходите, они ушли», — и мы все по домам, понимаете? И живем дома, пока дон Мауро не свистнет: три коротких и один долгий — знак у нас такой был, — и мы снова в пещеру. Так вот и шло до самого сентября, если не ошибаюсь, да, сентябрь уже был в разгаре, и тут фронт укрепился наверху, в Аркосе, а у нас в церкви устроили походный госпиталь, и, помнится, был в этом госпитале один санитар, он и снасильничал Каси. Чтоб вам было понятно, Каси — дочка Паулино, и Паулино этого забыть не мог.

— А дон Мауро, о котором вы рассказываете, — это, наверное, священник?