Женщина положила на заснеженный постамент две гвоздики — рядом с двумя другими цветками, что я оставил в тени от бюста Пушкина пару минут назад. Принесённые мной цветы успело слегка припорошить снежинками. Снегопада сегодня не было, но в Пушкинском парке не стихал ветер. Гомонова куталась в старое пальто (я помнил его ещё по прошлым нашим встречам здесь же, около памятника Пушкину), от неё пахло плавленым свечным воском и ладаном.
— Не забыл, Людмила Сергеевна. Двадцать пятое января — День студента.
— И дата смерти Светочки.
— Да, — сказал я. — Знал, что застану вас здесь. Ровно в полдень. Как всегда.
Оттянул ворот куртки — сегодня казалось, что тот меня душит.
— Иду сюда каждый год, Димочка. Как ты знаешь. После церкви. Заказывала там заупокойную — по Светочке. Неспокойно ей там. Мается. Да и я тоже. Чувствую, недолго мне осталось сюда приходить: сестрёнка снова сегодня снилась. Звала к себе. Да и возраст уже…
— Какой возраст, Людмила Сергеевна?! — сказал я. — Вы совсем не изменились с нашей прошлой встречи. Всё такой же внимательный взгляд, всё та же ироничная улыбка.
Женщина убрала под платок седой локон, сощурила глаза — вгляделась в моё лицо.
— А вот ты постарел, Димочка, — сказал Гомонова. — Бледный. Краше в гроб кладут. Не пощадила тебя работа. Когда мы виделись в прошлый раз? Лет десять назад?
— Двенадцать. Я тогда разводился с женой.
— Помню. Не женился больше?
— Не было времени на глупости. Работал.
Гомонова кивнула.
— Слышала: тебя поставили генеральным на Костомукшский ГОК. Поздравляю. Помнится, ты всегда хотел стать большим начальником. Молодец: добился своего. Не сомневалась, что у тебя получится.
Она варежкой стряхнула с рукава моей куртки льдинки.
— То устаревшая информация, Людмила Сергеевна. Я уж почти год безработный.
— Подвинули?
Женщина нахмурила брови.
— Уволился. Сам.
— Почему?
У моей бывшей руководительницы дипломным проектом побелел заострённый кончик носа — так всегда случалось, когда она сердилась.
— После второго инфаркта. Написал заявление сразу, как вышел из больницы. Решил, что хватит с меня работы. Захотел пожить подольше, пообщаться с детьми, понянчить внуков. В директорском кресле вряд ли бы дотянул до сегодняшнего дня — с моим-то сердцем. Вот такие пироги с капустой, Людмила Сергеевна.
Я прижал руку к груди, где с самого утра не угасала боль — после разговора с сыном.
— Ну… и правильно сделал. Здоровье важнее.
— Я тоже так решил.
Вдохнул полной грудью, скривил губы.
— Ну и как, пообщался с детишками? — спросила Гомонова.
— Пообщался.