Композитор

– Подполковник, мы оба знаем, что КГБ и не такие спектакли устраивал. Я лично, между прочим, делал пластические операции для некоторых ваших сотрудников.

– Хватит! Генерала нет. Теперь я веду дело Композитора.

– Бурмистров сказал иначе.

– Когда он это сказал? Семь лет назад?!

Профессор взглянул на настенный календарь, пригладил испанскую бородку.

– Не нервничайте вы так, подполковник. Это вредно для здоровья. Может, вам дать успокоительное? У нас есть хорошее средство.

– Я не потерплю насмешек.

– Ну что вы. Я от чистого сердца.

– Я сказал, хватит! Когда вы последний раз видели Бурмистрова?

– Семь лет назад.

– Ну, вот.

– А разговаривал с ним семь дней назад.

Трифонов внимательно посмотрел на Камоцкого. Может, этот профессор свихнулся? Взгляд умный, лицо спокойное. Нет, не похож он на дурачка.

– Допустим, я вам верю. При каких обстоятельствах вы разговаривали с генералом Бурмистровым?

– Он мне позвонил.

– Сюда, в кабинет?

– Да.

– И что сказал?

– Спросите его сами.

– Не юлите! Бурмистров погиб! Или вы мне всё расскажете, или я упеку вас в психушку! – начал звереть Трифонов. – Отвечайте! О чем говорил так называемый Бурмистров?

– Обычные вещи для вашей конторы. Что его смерть была инсценирована, что он находился на конспиративной работе за границей. Только вы не беспокойтесь, я всё это сохраню в тайне.

– Почему вы уверены, что это был именно Бурмистров?

– А вот намеков не надо. Я хоть уже и в возрасте, но в своем уме. Я хорошо всё запомнил. Он позвонил утром. Я только что вышел на работу и даже не успел надеть халат. Это был обстоятельный разговор. Мы беседовали долго, голос генерала невозможно спутать. Мы раньше часто общались по телефону, и я знаю малейшие его интонации.

– О чем он еще сообщил?

– А вот это уже тайна. Он предупредил.

– Никаких тайн! – Трифонов выхватил пистолет и направил его на профессора. – Вашей доверчивостью воспользовался опасный преступник! На его совести десятки жертв. Говорите, о чем вы беседовали, или я выпущу в вас всю обойму.

Побледневший профессор испуганно заслонился руками.

– Если так, то конечно… Я всё скажу. Только вы опустите оружие. Я не могу общаться, когда вот это… прямо на меня…

– Хорошо. Но больше я церемониться не буду.

– Он сказал, что одному человеку надо сделать секретную операцию. Она сложная и специфическая. Этот человек приедет в госпиталь и сам всё объяснит. Когда я спросил, как я узнаю пациента, генерал сказал, что это будет уже знакомый мне человек. Он сам меня найдет. Мы попрощались. И вот, буквально через двадцать минут ко мне пожаловал Композитор.

– Что? Когда это было?

– Я уже говорил. Неделю назад, в понедельник, между девятью и десятью часами утра.

Трофимов тоже посмотрел на календарь. 5 октября! Накануне, в ночь с субботы на воскресенье, была убита Марина Васильева.

– Вы не обознались? К вам приходил Композитор?

– Прошло много лет, он был в военной форме, но я его сразу узнал. Шрам на шее… Я же его исследовал.

– О чем вы говорили?

– Он принес рисунки. Очень точные разрезы носовой полости, глотки и горла. Там был продольный вид и вид сверху. Всюду проставлены размеры. Он показал на голосовые складки и надгортанник и объяснил, что ему нужно сделать такие же.

– А вы?

– Я хотел отказаться, уверял, что это невозможно. Но он каким-то образом убедил меня рискнуть. Вы знаете, когда я делал эту операцию, я ощущал себя первопроходцем уровня Колумба.

– Так вы, прооперировали Композитора?

Камоцкий подбоченился, гордо вытянулся, отчего острая бородка поднялась горизонтально, и заявил:

– Да. Я сделал это. Операция прошла успешно. Вы понимаете, там была одна принципиальная сложность. Но я… я нашел выход. Без ложной скромности, это новое слово в хирургии. Как вы думаете, я могу опубликовать научную статью? Ну, конечно, без упоминания имени пациента…

Оглушенный новостью Трифонов крутил головой, будто разминал затекшую шею. Его безумный взгляд блуждал по кабинету, с губ слетали злобные фразы:

– В то время, когда десятки сотрудников без сна и отдыха охотились за преступником, вы тайно оказывали ему помощь и прятали здесь, в режимном госпитале!

– Но это же был приказ генерала КГБ? Как я мог ослушаться?

– Какой, к черту, приказ! Композитор сам позвонил вам его голосом!

– Но, простите… Голос столь индивидуален. Его невозможно подделать на 100 процентов.

– Хватит! Композитор может и не такое!- Трифонов жахнул кулаком по столу. – Бурмистров давно мертв! Вас обманули.

– Я не знал. Поймите…

– Где сейчас Композитор? Когда он ушел?

– Почему ушел? Он у нас на третьем этаже в шестнадцатой палате.

Подполковник заскрипел зубами.

– Он… здесь?

– Это сложная операция. Пациенту требуется восстановление.

Трифонов отпихнул стопку бумаг, достал пистолет и направился к выходу.

– Почему сразу не доложили? – раздраженно крикнул он, с силой распахивая дверь.

– А вы и не спрашивали, – развел руки Камоцкий, глядя на мелькнувшие в коридоре каблуки подполковника.