Компонент

– …и если мы на минуту задумаемся, – сказала я, – о краткой продолжительности жизни птицы, но при этом ее кажущейся свободе, противопоставленной идее о том, что действия, которые мы совершаем в выделенное нам время, могут быть или, пожалуй, всегда так или иначе продиктованы и контролируются не исключительно природой, но и такими внешними силами, как экономика, история, социальные ограничения, социальные условности, психология личности и культурно-политический дух времени… И если мы задумаемся о предложенном выборе – кроншнеп или комендантский час – между природой и авторитарным моделированием времени, которое является человеческим изобретением, или между окружающей средой и нашим контролем над ней или пагубным и рациональным ее использованием…

На том конце послышался смех.

– «Рациональный». «Противопоставленный». «Дух времени». «Различие». «Диссонанс». «С одной и той же буквы», – сказала она.

– Э… – сказала я.

– Знаешь, в чем точно нет никакого различия, Сэнд? – сказала она. – В тебе. Ты осталась совершенно прежней.

Я почувствовала, что покраснела, совершенно не понимая, с какой стати должна вдруг краснеть.

– Ну, я не знаю, – сказала я. – Я-то уж точно пережила парочку противопоставлений и диссонансов за эти годы.

– Все та же Сэнди-Сбренди, – сказала она.

Сэнди-Сбренди.

Никто меня уже много лет так не называл.

В общем-то, никто меня так не называл – и точка, по крайней мере, в лицо. До этого вот звонка. Хотя, наверное, назвать меня так по телефону – даже по такому телефону, на котором мы бы могли при желании увидеть лицо человека, хотя это было еще фантастикой во времена, когда люди называли меня так за спиной, – все равно совсем не то же самое, что назвать меня так в лицо.

В смысле, я знала, что меня так называют.

Я предполагала это, поскольку встречалась с представителями обоих гендеров. Тогда это считалось весьма сомнительным, хотя и не настолько сомнительным, как быть лесбиянкой[5], которой я, вероятно, была и есть, и с течением времени я ощущала все больше способности и решимости об этом сказать.

Иные времена.

В общем, теперь уже я была ни в одном глазу, мучаясь вопросом о том, сладко ли спится сейчас Мартине Инглз, кем бы она ни была и где бы ни находилась, о которой не вспомнила ни разу за три десятка лет, а также вопросом о том, как она умудрилась выдумать историю, действительно заинтриговавшую даже сдувшуюся версию меня самой.

Она ведь выбрала целью практически меня лично. Паспорта. Бесстрастные служащие. Необъяснимое и немотивированное задержание. Осознание красоты ремесленного изделия. Бестелесный голос в запертой комнате.

Нельзя придумать другую историю, чтобы столь же легко посадить меня на крючок.

Но зачем?

Ради хитрого триумфа после игры в кошки-мышки с жизнью?

Или, возможно даже, чтобы опустошить мой банковский счет? Аферистов сейчас развелось как никогда. Может быть, мне даже звонила никакая не «Мартина Инглз». Может, мошенница, которая знать меня не знает, прикинулась моей знакомой из прошлого. Любые подробности человеческой жизни можно без труда найти в сети. Может, кто-то знал про больницу, отца и тэдэ и решил, что сейчас я особенно уязвима. Легкая добыча. Миллионы фунтов стерлингов уже украдены у тысяч людей только в нашей стране – у изолированных людей, в отчаянии поверивших голосу в телефоне.

Но…

Она нисколько не притворялась.

В последнее время, стоило мне уловить хоть малейший намек на спектакль, притворство, корысть – и я замирала, точно бабочка, почуявшая сачок.

Я повернулась на другой бок. Ладно. Что я могла сделать? Поискать информацию об этом знаменитом замке. Могла погуглить и проверить:

Существует ли он вообще, и

если да, не вывозили ли его за границу на выставку, как там ее, постсредневекового барахла, и

какому музею он принадлежит, и

является ли она сотрудником этого музея.

Все это могло хоть что-то доказать.

Но посмотрим правде в глаза: даже Гугл не всегда правдив. Все, что мы видим на экране и в интернете, – лишь последнее по времени проявление наиреальнейшей реальности, однако, будучи полностью виртуальной, эта реальность не имела никакого отношения к реальной жизни.

Но какого хера, подумала я, лупя в темноте подушку, я должна волноваться или думать посреди ночи в философско-экзистенциальном ключе – вообще думать – о том, что могло произойти, а могло и не произойти в голове или в жизни женщины, которую я почти не знала и которая мне не особо нравилась, да на самом деле откровенно не нравилась, когда мы были знакомы?

Я откинула одеяло. И села в кровати.

Отцовская собака в другом конце комнаты тоже села, поскольку села я.

Потом она снова улеглась, когда до нее дошло, что она проснулась только из-за меня.

Считается, что собаки не прочь составить компанию. Что они компанейские.

Я слышала истории о том, как люди в изоляции, в тюрьме, в одиночестве и так далее находили себе компанию в самых неожиданных местах и в самых неожиданных вещах.

Например, камешек в кармане.