Комплот детей

— Куда ты собрался, Кирюха?

Она опустилась на корточки так, что её глаза оказались на уровне глаз мальчика. Живот причинял неудобства; Игорю вдруг вспомнился фильм, который они смотрели втроём почти неделю назад — «Лабиринт Фавна», там была жаба, страшное существо с набитым слизью брюхом. Кирилл тогда спросил — «мама, она что, тоже беременна как ты»? Лена хотела засмеяться, но смогла только икнуть, а Игорь отчего-то разозлился. Он сказал тогда: «Нет, сын, она не беременна. У неё в животе только дерьмо, а у твоей мамы — твой брат. Он прекрасный человек. Лучше его не будет на целом свете».

Кирилл ничего не ответил тогда, ничего не сказал он и сейчас. Он стоял боком к гостиной, его профиль был виден чётко, словно на монете.

Кирилл никогда не был шумным. Он любил не по-детски взрослые фильмы — не такие, которые смотрел его отец, с кровищей, перестрелками и полными зубов пастями, которые пожирают молоденьких героинь, а другие. Те, в которых подолгу никто ничего не предпринимает. Те, в которых разговаривают вроде ни о чём, в которых не могут двадцатью секундами экранного времени объяснить даже простые вопросы. Игорь на таких засыпал — что в кинотеатре, что дома в кресле. Через полчаса он откидывал голову и начинал храпеть. Лена тоже быстро теряла интерес и принималась ковыряться в мобильнике. А Кирилл… Кирилл будто вёл сам с собой диалог, задавал вопросы, на которые нет и не может быть ответа. Да, он иногда устраивал весёлые проделки, но выглядел всё время так, как будто он, великий учёный, ставит эксперименты над жизнью, пробует её на прочность, раскачивает, как лодку, снедаемый интересом — в какой момент движение будет уже невозможно предотвратить?

И вот сейчас он выглядел как человек, который всё-таки ту лодку перевернул. Если бы подобная неприятность случилась с одним Кирюхой, то Игорь бы сказал жене что-то вроде: «я всегда знал, что у него что-то не так с головой». Но в нынешней ситуации лучше сидеть и помалкивать. Возможно, была какая-то большая, общая лодка, вроде библейского ковчега, в которой плыли все ребятишки, а взрослых туда не пускали…

Волосы закрывали кончики ушей пацана, шея казалась такой тонкой, что её можно было переломить двумя пальцами. Ленка избегала смотреть ему в глаза, и Игорь понимал почему. Они были как навесные замки.

Кирилл стоял как восковая фигура, как мотылёк, зажатый между двумя ладонями, но стоило отпустить, как он тут же начинал двигаться, всегда по направлению к двери, безошибочно поворачивая туда голову, переставляя ноги с плавностью подвешенной на ниточки и ведомой искусным кукловодом куклы. Кажется, в коленных и локтевых суставах тихо шуршали какие-то шарнирчики.

Сутки они провели дома, подглядывая во все возможные замочные скважины и глазки, следили за развитием событий. Ленка позвонила подругам — тем, у которых тоже были дети. У всех у них были проблемы схожего плана. Неподвижные зрачки. Сомкнутые губы. Изучающие, плавные движения. Один малыш обжёгся на конфорке, на которой стоял и грелся чайник, и вместо того чтобы заорать благим матом, засунул палец в рот. Выражение его лица ни на йоту не поменялось. В глазах как будто горели лампочки. «Лампочки в глазах» — Ленкина подруга повторяла и повторяла это выражение как заведённая — и Лена потом повторяла тоже. Игорь думал — «что же в нём такое притягательное для женского ума?» Но какое-то время спустя, поймал себя на мысли, что тоже повторяет его про себя.

У Леры Коптевой была полугодовалая малышка, едва ли не младенец. Она не могла ходить, не могла контролировать кишечник с мочевым пузырём, но бойко шевелила собственными ручками и ножками. Теперь же не пыталась этого делать, чем страшно напугала мать.

— Говорит, что малышка просто смотрит по сторонам, и всё, — рассказывала Игорю Лена. — Как будто… как будто её конечности перемотали каким-то невидимым скотчем, а рот заклеили. Лерка пытается покормить малышку, но грудь та не берёт. Следит за каждым, кто подходит к люльке, таким, знаешь… недетским взглядом. Слишком уж спокойным. Не как у коровы, нет! Как у старика… да, она сказала — как у старика. У деда перед смертью, когда он у же не мог говорить и есть, а только ходил под себя, были такие же глаза — глубокие, мудрые. Понимающие. Только у стариков они сам знаешь какие — тусклые, в сетке капилляров и с всякими выделениями — а здесь яркие.

Лена не договорила, но Игорь и сам знал, на что они похожи.

Теперь Лена, Лера и ещё три-четыре головы женского пола созванивались каждые три часа и подолгу трепались, делясь симптомами своих чад, обсуждая причины этой глобальной эпидемии и гадая чем всё это кончится. К вечеру эта цепь разрослась до добрых пятнадцати звеньев. Игорь шутил, что им не хватает только достаточно длинной лавочки возле какого-нибудь подъезда, чтобы всем там уместиться.

— На улицу просится пока только наш, — сказала она мужу.

— Это хорошо или плохо? Может, вывести его погулять?

Ленкины зрачки расширились, грозя превратиться в чёрные дыры.