Эти темные глаза настоящего хищника, по-прежнему рыскающие в самых глубоких уголках моей памяти. Почти черные волосы, которые я до сих пор чувствую между пальцами. Он просто сногсшибательно хорош, подобен образам, мелькающим в моей голове. Прошел год с тех пор, как я видела его в последний раз, но реагирую на него точно так же. Он входит в комнату, и мое тело замечает его раньше меня самой. Электричество пробегает по моей коже.
Это неприятно. А то, что мое тело отзывается на него
Эван стоит со своим братом Купером, осматривая комнату, пока не замечает меня. Парни выглядят почти одинаково, за исключением причесок, однако большинство различает их по татуировкам. У Купера набиты два полноценных рукава, в то время как большая часть татуировок Эвана – на спине. Ну, а я узнаю его по глазам. Неважно, сверкают ли они озорством или нуждой, а может, разочарованием… я всегда знаю, когда Эван смотрит на меня.
Наши взгляды встречаются. Он кивает. Я киваю в ответ, пульс взлетает до небес. Буквально через три секунды мы с Эваном оказываемся в коридоре, где нет свидетелей.
Довольно странно, как хорошо мы знаем некоторых людей, даже несмотря на долгую разлуку. Воспоминания о нас двоих пронизывают меня, словно приятный ветерок. Ходить по этому дому вместе с ним – будто вернуться в старшую школу. Прокрадываться и убегать из дома в любое время. Держаться за стены, лишь бы стоять прямо. Истерически смеяться, но так, чтобы не разбудить весь дом.
– Привет, – говорит он, неловко раскрывая для меня свои объятия, которые я принимаю, ведь не принять оказалось бы еще более неловко.
Эван всегда умел хорошо обниматься.
Я заставляю себя не задерживаться в его объятиях, не вдыхать его запах. Тело Эвана теплое и мускулистое, такое же знакомое, как и мое собственное. Я знаю каждый сантиметр этого высокого восхитительного парня.
Я делаю поспешный шаг назад.
– Что ж, я услышал новости. Это очевидно. И хотел выразить соболезнования. – Эван почти застенчив. Руки в карманах. Голова наклонена, он смотрит из-под густых ресниц. Не могу представить, сколько уговоров потребовалось, чтобы заставить его прийти сюда.
– Спасибо.
– И да, – он достает из кармана синий леденец, – я принес тебе это.
Я не плакала с тех пор, как узнала, что моя мать больна. И вот, принимая дурацкий леденец из его рук, я чувствую, как перехватывает горло и слезятся глаза.
Внезапно я переношусь в то время, когда мы впервые обменялись леденцами. Очередные похороны. Еще один мертвый родитель. Это случилось после того, как отец Эвана, Уолт, погиб в автокатастрофе. Вождение в нетрезвом виде, потому что таким безрассудным, склонным к саморазрушению человеком был Уолт Хартли. К счастью, больше никто не пострадал, но жизнь Уолта оборвалась на темной дороге той ночью, когда он потерял управление и врезался в дерево.
В то время я, двенадцатилетняя, понятия не имела, что взять с собой на поминки. Мои родители принесли цветы, но Эван был таким же ребенком, как и я. Что ему было делать с цветами? Все, что я знала тогда: что мой лучший друг и мальчик, в которого я всегда была влюблена, сильно расстроен, и все, что у меня имелось в кармане, это один жалкий доллар. Самой необычной вещью, которую я могла себе позволить в магазине, оказался леденец на палочке.
Эван плакал, пока я тихо сидела рядом с ним на задней террасе его дома. Трясущейся рукой он сжимал леденец, а затем прошептал:
– Заткнись, – бормочу я себе под нос, сжимая леденец в ладони. – Ты такой идиот.
Несмотря на мои слова, мы оба знаем, что я глубоко тронута.
Эван многозначительно улыбается и проводит рукой по галстуку, поправляя его. Он выглядит мило, но не слишком. Есть что-то такое в том, как костюм сидит на нем. Что-то опасное.
– Тебе повезло, что я нашла тебя первой, – говорю я ему, как только снова могу произносить слова. – Не уверена, что мои братья будут такими же дружелюбными.
Он пожимает плечами с равнодушной ухмылкой.
– Келлан бьет хуже девчонки.
Как типично.
– Обязательно передам ему, что ты так сказал.
Очередные мои кузены мельком замечают нас из-за угла и выглядят так, будто ищут повод поговорить со мной, поэтому я хватаю Эвана за лацкан и толкаю его в прачечную. Я прижимаюсь к дверному косяку, а потом проверяю, нет ли никого поблизости.
– Не вынесу еще одного разговора о том, как же я напоминаю им маму, – стону я. – Блин, парни, в последний раз, когда вы меня видели, я даже твердую пищу не ела.
Эван снова поправляет галстук.
– Они думают, что так помогают.
– Ну, это не так.
Каждый желает сказать мне, какой же великолепной женщиной была моя мать и как важна была для нее семья. Это почти жутко – слышать, как люди говорят о женщине, которая совсем не похожа на ту, что я знала.
– Как ты держишься? – хриплым голосом спрашивает Эван. – На самом деле.