Яростно открываю дверь ее каюты. Она поднимает лицо от холста и смотрит на меня своими лучистыми глазами. Она рада меня видеть! Она за работой, у нее в руке кисти, палитра… Иду к ней.
Начала новую картину.
— Труппа карликов-акробатов! — говорит она.
На картине карлики с огромными головами раскачиваются на трапециях. Кажется, они сейчас прыгнут на меня. Наглые, хищные, сильные. Твои картины — такое же уродство, как ты сама. Прекрасное уродство.
— Нравится? — спрашивает она.
Ее голос спокоен, полон гордости. Она занята своим делом: у нее нет ни времени, ни желания тратить силы на ерунду вроде меня. Все, что она переживает, она использует для дела. Ей не мешают трудноразрешимые проблемы. Если что-то нельзя получить — она купит.
Я готова взорваться. Эта соплячка — как корова, которая из-за переизбытка жира на боках топчется на одном месте. Моральная уродина, которая постоянно переживает одни и те же проблемы, но выбросить их из системы своих представлений не в состоянии.
Она вытирает руки:
— Я хочу попросить у тебя прощения. У меня не было никакого права…
Почему-то сдерживаюсь. Только перебиваю:
— Не извиняйся. Если будешь извиняться, напомнишь мне обо всем. А мне сейчас не очень хорошо. Пойдешь со мной в бар?
— Пойду. Только я решила бросить пить. Противно, что я вытворяю от выпивки и от лекарств. Больше не хочу позорить себя… лишь чтобы наказать своих близких. Я хочу стать более самодостаточной. Научиться держать себя в руках. Любовь ведь нельзя завоевать скандалами, любовь нельзя выпросить. Если уж она приходит, то приходит сама, правда?
Раны ты бередить умеешь, детка. И правда, любовь приходит сама. Я грустно киваю. Карру я не нужна так, как он мне. Он воспринимает меня как редкий экземпляр женщины. Он со мной ради интереса — и только. Его тупой башке просто интересно, и все.
— Ты плохо выглядишь. Я тебя расстроила? — грустно спрашивает она. Ах, милая девочка, все мои антенны сейчас настроены не на тебя, а на другие волны. Не могу найти себе места с тех пор, как услышала, что он ушел в Марсель с Мэри Джейн. Страдала бы я так, если бы не было нашей близости? Я не знаю. Близость ведь рождает зависимость, и если ты решил отдать свою свободу кому-то, то требуешь того же и от другого. Чувствовала бы я боль и унижение? Когда тело вмешивается в происходящее, чувства становятся сильнее. К тому же, у тела есть свой собственный предательский язык: когда душа извивается от боли и стыда, оно бесцеремонно требует повторения пережитого.
Дональд Карр, где же ты? Приди и объясни мне все. Скажи, что я ошиблась. Скажи, что я несу ерунду, выдумываю, преувеличиваю… Обними меня, чтобы не надо было ничего объяснять… Я по силе твоих объятий пойму, как ты меня любишь.
Мы идем с девочкой в бар. Большинство пассажиров еще в Марселе. Пью порцию виски с колой. Затем решаем поужинать. Все мысли девочки заняты ее картиной, а я пью белое вино. Мой взгляд неотрывно устремлен на дверь, я изнываю от нетерпения.
Появляется Капитан, затем известный писатель со своим любовником, актриса Норан со своим стариком. Все наслаждаются вечером. Нервничает, кажется, только Капитан. Даже девочка замечает:
— Ты его, видимо, напугала — он все время наблюдает за тобой.
После ужина опять хочется пойти в бар. Девочка не согласна. Приходится отправиться с ней в каюту и делать вид, что я читаю. В какой-то момент она решает лечь спать.
— Тебе нравится картина? — спрашивает она, засыпая.
— Твоя картина получится потрясающей, — говорю я.
Она надевает пижаму.
— Спи, — говорю я ей. — А я пойду к себе в каюту. Скоро приду посидеть рядом с тобой.
— Не нужно. Ты же знаешь, две ночи подряд я проблем не создаю. Делаю перерыв.
Мы, обнявшись, желаем друг другу спокойной ночи и расходимся. Немного брожу по палубе. Сердце стучит: не хочу видеть, как он возвращается на корабль в обнимку с ней. Закрываюсь у себя в каюте. Чемодан смотрит на меня, как чудовище с открытым ртом. Все — как обычно. От этого тоже больно.
Гудок, шум… Корабль поплыл. Мы отплываем из Марселя. Теперь он на корабле. Придет ли он ко мне?
Сон! Приди и успокой меня! Вразуми меня. Или делай со мной, что хочешь, будь кошмаром, но только бодрствовать я больше не могу. Вижу коробочку со снотворным. Глотаю несколько таблеток, запивая водой.
Проходит некоторое время. Таблетки не действуют. Ворочаюсь на кровати. Только удается немного расслабиться, как в дверь кто-то скребется.
— Кто там? — спрашиваю, затаив дыхание.
— Я! Дональд!
Сердце обрывается. Бегу открывать. Он намного выше меня. Обняв меня, он наклоняется к моей шее и так замечательно целует меня… Валимся на кровать. Занимаемся любовью — сначала яростно и бешено, потом медленно и нежно. Засыпаю, положив голову ему на грудь и ноги ему на ноги… Сплю. Сплю рядом с ним.
Одиннадцать
Колочу его между ног. Колочу яростно, изо всех сил. Я между сном и явью, но это не мешает мне бить его. Раз, еще раз. Он в ужасе выскакивает с кровати. Он так изумлен, что я могу прочитать боль на его лице.
— Что случилось? Тебе приснился плохой сон?