Комонс

– Ладно, Яша, не парься… – а вот теперь резко сменить тональность, пусть слегка обалдеют. – Спиз… прокозлил, прогнал фуфло, бывает. Но учти: базар в приличном обществе принято фильтровать. Так ведь можно и ответить…

Молчание было мне ответом. Молчание – и непонимающие, а кое-где и тревожные взгляды. Сам же Ян, обычно высокомерный и элегантный, как и положено истинному пшеку, будто съёжился, стал меньше ростом. Даже сделал вид, что не заметил уничижительного «Яша» – если память мне не изменяет помню, никто и никогда его так не называл… Ну да, конечно: «Фильтруй базар», «ответить», «фуфло» – это не наш сленг. Уже после выпуска, я узнал, что в известных кругах наш квартал называли «Московским Тель-Авивом». Дома здесь – сплошь кооперативные, от московских НИИ и культурных учреждений, вроде того же «дома Циркачей», а дети из населявших их семей были страшно далеки от воровской романтики заводских окраин. А уже фамилии в классе – Нейман, Клейман, Брухис, Хасин, Либман, Якимов, Тумаркин, Гинзбург…

Самое любопытное, что в моём школьном детстве «еврейский вопрос» отсутствовал как явление, и даже неизбежные анекдоты на эту тему мы рассказывали «без привязки к окружающей действительности». Даже когда Маринка Нейман сменила фамилию на «Соколова», даже после Миладкиного отлёта в Вену, откуда путь лежал прямиком в аэропорт Бен-Гурион, ничего у меня не ворохнулось. И потом, сталкиваясь с любыми, даже вполне невинными проявлениями антисемитизма – будь то чьи-то ядовитые высказывания, или дежурные рассуждения о «лимите» на евреев в ВУЗах и «ящиках» – я всегда испытывал неловкость за собеседников.

Да, потом ситуация в школе наверняка изменилась. Не могла не измениться. Но я этого уже не застал – и ничуть о том не жалею.

А пока – я нырнул в спасительные глубины нашего общего мозга, уступая «руль» своему альтер эго. Если бы сознание могло сгореть от стыда – уверен, от меня сейчас осталась бы жалкая горстка пепла.

…не наигрался в альфа-доминанта за прошедшие годы, не навыпендривался? Или опять спишем на подростковые гормоны? Так ведь и в привычку может войти.

А может, не стоит к себе так строго? Всё же, некое оправдание у меня имеется. В школьной среде поставить себя – дорогого стоит. Подростки неразборчивы, для них порой кто эпатажнее, наглее, бесцеремоннее – тот и альфа. А ведь я – мы с Женькой – не можем похвастаться особым авторитетом у одноклассников. Случалось и сносить обидные насмешки, и уклоняться от конфликтов по причине неуверенности в себе, и занятия фехтованием не очень-то мне в этом помогали. Это уже потом, в армии, я осознал, как важно вовремя поставить себя, отвечать ударом на удар, на любой наезд или глумление…

Так что, ничего, сойдёт. Спасибо, хоть без мордобоя пока обошлось. Пока. А над интеллектуальной и хе-хе, морально-нравственной составляющей авторитета мы ещё поработаем. Да и в плане мордобо… э-э-э… иных мер. Мало ли как оно дальше обернётся?

Среда

6 сентября, 1978 г.

Дворец спорта «Динамо»

День в разгаре

Альтер эго пунктуально соблюдал договор: перед тренировкой отлучился в уборную и там – «щёлк-щёлк». Так что в фехтовальный зал нашу общую оболочку доставил уже я. Вместе с криво застёгнутой (торопился же!) защитной курткой и зажатой под мышкой маской – сабли ждали в длинной стойке у стены зала.

Как выяснилось, мышечная память наследуется вместе с сознанием, и я, упражняясь возле манекена или в паре с кем-то из ребят, нет-нет, да и включал своё, истфехтовское. Последние лет семь я тренировался очень редко – старые болячки и травмы припечатали меня, поставив на грань инвалидности. И теперь юное Женькино тело под моим чутким руководством с удовольствием «вспоминало» незнакомые стойки и движения.

Васич, конечно, не мог этого не заметить. То и дело я ловил на себе его взгляды – сперва недоумённые, а потом и задумчивые. Но ко мне ре не подошёл ни разу за всю тренировку, хотя остальных из группы вниманием не обделял.

Звоночек. И, надо сказать, тревожный. Вон, как Женька напрягся…

Полтора часа пролетели, как пять минут – я откровенно наслаждался быстротой и гибкостью молодого тела, лёгкостью, с которой удаются самые замысловатые связки, давно забытой скоростью реакции. К сожалению, бои пришлось просидеть на скамейке – а я-то ожидал, что тренер поставит меня с кем-то в пару. Просто чтобы посмотреть, что я выкину на этот раз.

Финальный свисток, построение, салют клинками, «в раздевалку марш!»

Я даже растерялся – а как же обещанный «разбор полётов»? Так ждал, готовился…

Нет, всё в порядке: «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться». Аст, выходя из зала, посмотрел на меня с тревогой во взгляде. Я сделал успокаивающий жест: «фигня-война, обойдётся». К гадалке не ходи, будет дожидаться меня в раздевалке. А если выгонят (беседа с тренером может и затянуться) – то в холле, на первом этаже. Но уйти – не уйдёт нипочём. Не тот характер.