Комната воды

– Именно этот вопрос я себе и задавал. Ответ – опять же на основании моей модели, – достаточно одного движения указательного пальца. С очень большой долей вероятности можно сказать, что кирпичи обрушил некто, забравшийся в кабину грузовика.

– Такой человек должен знать принципы работы гидравлической системы, не так ли?

– Насколько мне известно, это вовсе не обязательно. Мотор был включен, а на большой красной кнопке светилась белая пиктограмма, изображающая поднятый кузов грузовика. Следовательно, даже ребенок мог бы понять значение этой кнопки и нажать ее. В сущности, это могла быть проделка местных детей, решивших напугать Коупленда. Я переговорил с Дэном, – в конце концов, он отвечает за место преступления, и я наступаю на его больную мозоль, досаждая ему своими гипотезами, – и он согласен со мной в отношении наиболее вероятной последовательности событий.

– Мистер Кершо, чтобы доказать, что преступление умышленное, нужно найти мотив и восстановить ситуацию. Похоже, теперь у нас есть и то и другое.

– Значит, вы увязываете это со смертью Рут Сингх?

– Я бы сказал, что это часть большого плана, но пока я «буду терпеливей терпеливых; молчать буду».[31] Это Лир.

– Король?

– Да уж конечно не Эдвард.[32] Впрочем, слишком много теории и слишком мало доказательств. Необходимы улики, чтобы укрепить эту связь.

– Я не уверен, что понял вас…

– Вода, мой мальчик, вода! Она поднимается из проклятой земли, чтобы поглотить невинных!

Кершо еле успел вывалиться из машины, когда Брайант с треском завел ее и рванул с автостоянки прочь, в дождливую городскую темноту.

Некоторые из жителей Балаклава-стрит явно знали больше, чем соглашались рассказать.

Шторы, двери и толстые кирпичные стены, ставни и жалюзи, чтобы прятаться от света, дождя и других людей, чтобы не впускать к себе тепло, доброту и суровую, холодную правду. Все, что позволяет оставаться в тени. Есть ли что-нибудь более изысканно-злобное, нежели низинная ментальность жителей холодных краев? Англия в дождь, мокрые сады, прохладные комнаты, лондонские обеденные разговоры за пудингом, поданным в желтоватом освещении, приглушенные споры при свечах – янтарных, тихо источающих яд здравомыслия.

«Так не пойдет, – подумала Калли. – Тут и спятить недолго».

Услышав, как хлопнула дверца почтового ящика, молодая женщина подняла открытку с коврика и перевернула ее. Фотография ночного Каира. Снимок выглядел старым и раскрашенным. Высокие здания отелей отражались в широкой речной глади; полоска темного свечения, прошитая светящимися неоновыми блестками. С таким же успехом Калли могла бы рассматривать фотографию ночного Лондона, – правда, кораблей здесь было больше. На обратной стороне она увидела несколько строк, в которых говорилось что-то об изменении планов. Полу хватило наглости добавить, что он по ней скучает. «Так возвращайся домой», – почти вслух сказала она, но тут же подавила свой порыв.

Почему со всеми знакомыми мужчинами такие проблемы? У Пола не хватило духу преодолеть вместе с Калли первые трудности, вероятно, потому, что от него требовалась ответственность. Его брат разговаривал со своей подругой только в тех случаях, когда хотел секса. Муж Хизер променял ее на кого-то помоложе. Хороши были и соседи по улице: Марк Гаррет пребывал в состоянии воинственного опьянения, Рэндалла Эйсона жена обвиняла в неверности (по словам Джейка, жившего за стеной от супругов), Оливер общался с женой только через угрюмого сына, Эллиот, одинокий и замкнутый, нашел свою смерть, унизительную, но, вероятно, неизбежную, в яме с грязной жижей. Все это не делало чести мужчинам двадцать первого века. Правда, оставались еще Омар и Фатима из соседнего дома… Калли слишком мало их знала, чтобы критиковать, но достаточно было встретить Фатиму на улице – сгорбленную, в платке, покорно семенящую в тени мужа, – чтобы посочувствовать ее доле.

Необъятное темное небо превращало Калли в мечтательную школьницу. Ей хотелось, чтобы стены, разделявшие жителей улицы, вмиг растаяли и открыли на всеобщее обозрение их жизни. Было бы здорово, если бы вся эта масса кирпича, гипса, фанеры, штукатурки, бумаги вдруг растворилась в воздухе. Десять домов, по крайней мере двадцать пять человек, по подсчетам Калли, чаще имели дело со своими компьютерами и телевизорами, нежели с соседями, потому что времени было слишком мало, а уверенности в себе – еще меньше.