Комната страха

Егор не спрашивал меня о Савелии, но я на всякий случай заговорила о нем сама: я подумала, что если даже Юля уверена, что я с ним сплю, то – ну, словом, мне бы не хотелось, чтобы у людей обо мне складывалось превратное представление, а еще ведь все такие вещи расходятся кругами, – и я решила заговорить о нем сама, первая, именно потому, что если бы он был моим любовником, то я этого не сделала бы. Я рассказала, что охранник и водитель между собой зовут его Бревном (я как-то слышала, когда Савелий отошел поговорить по телефону) – он и вправду похож немного на полешко: короткий и квадратный, только лицо острое, нос как будто заточенный и тонкие губы, – но я не ожидала, что Егор так отреагирует, у него всего на секунду, он был человек воспитанный, но всё же промелькнуло отвращение в глазах. Рафинированный мальчик: решил, что Савелий бандит – настоящих бандитов он не видел, но боялся и презирал. Я рассмеялась, когда это увидела; тронула его за руку и сказала: не парься, он мой друг.

Потом я поняла, что это у Егора был такой способ защиты: в присутствии Савелия он начинал усиленно скучать. Мы с Савелием сидели в одной траттории на Литейном, немного выпивали, когда мне пришло сообщение от Егора – он звал меня на свою вечеринку в Грибыче, – и Савелий сказал: а зови его сюда. Может быть, он сказал это просто из вежливости, но если бы я стала отказываться, это могло бы выглядеть так, будто у нас отношения, – поэтому я позвала. Получился странный вечер: Егор молчал, сказал только, что устал, и пил один виски за другим, а Савелий, наоборот, разошелся – я не видела его еще пьяным; как это часто бывает, от выпитого он становился, как хорошо потом сказал Егор, бескомпромисснее и бескомпромисснее. Есть люди, которые любят из очень частных вещей делать глобальные выводы, вот на Савелия такой эффект оказала водка: официант не с той стороны положил ему рыбный нож – и он сказал, что никто в этой стране не хочет жить по правилам, и от этого все беды. И что один-единственный был человек, который заставил всех соблюдать закон, вот его и помнят, несмотря ни на что, как Отца. Егор оторвался от своего виски, спросил: это кто? – и Савелий как бы нехотя (Егор потом сказал мне: «Такие ценят силу и признают власть, но любят поразить умом – особенно девушку; где-то они слышали, что девушки на это ведутся») сказал, что Сталин. Егор стал еще более скучающим, если только это было возможно, и сказал: бросьте, это всего лишь был неопытный официант. Савелий ткнул пальцем в потолок и сказал: нет, нужно во всем видеть систему. В общем, я только и успевала переводить разговор на нейтральные темы – кухню, кино и так далее.

Егор ушел чуть раньше, ему нужно было рано вставать, а когда уходили мы с Савелием, я взяла со стола телефон – оказалось, Егор его забыл. Савелий заметил, и я сказала, что лучше отдам потом сама – никакого такого плана у меня не было, но когда Савелий довез меня до дома, я написала Егору в сети и предложила завезти телефон сейчас. Вызвала такси, чтобы не ловить машину на улице, долетела за пять минут – пока ехала, я думала о том, что в конце концов, похоже, это всё равно произойдет, так какой смысл тянуть кота за хвост, уж лучше сделать это: раз-два, готово – и забыть. Я вошла к нему, сбросила туфли, он потянулся губами к щеке, но я подставила губы – и когда оторвалась, сказала: мне еще тогда понравилось. Во мне болталось несколько коктейлей, в нем – чуть не полбутылки вискаря; так что этого обычного чувства неловкости почти не было. Первый раз – прямо в прихожей: я сдернула с него джинсы – не всякий член с первого же раза возьмешь в рот, но этот того стоил. Было так, будто мы трахались впервые в жизни – и очень быстро. Потом уже, после ванной и еще виски с колой, в постели, Егор показал, на что способен: как будто медленно-медленно надувают воздушный шарик, так что он в конце концов не выдерживает и лопается.

Я не осталась у него: всё же я сказала маме, что еду отдать подружке телефон. Сидела в машине и улыбалась, отвернувшись в окно, – перед глазами у меня было последнее: я лежу головой у него на груди, он одной рукой гладит мою спину, а другой щелкает в лэптопе – и в полной тишине поет PJ:

…on Battleship Hill I hear the wind, say:
cruel nature has won again…[2]

…и только вернувшись домой, я обнаружила, что забыла у него лифчик.