Комната с белыми стенами

Его сожаление было абсолютно искренним. По его лицу было видно, что ему это ужасно неприятно. Боже, как же в тот момент я ненавидела его начальство! Не из-за себя, из-за него. Неужели никто из них к нему не прислушался? Ведь все это время он наверняка доказывал им, что они травят убитую горем мать, которая не совершила ничего дурного. Я – такая же жертва, как и мои мальчики.

Сколь ужасным ни был для меня момент ареста, я никогда не думаю о нем отдельно от Джайлса Пруста, о том, как он тогда себя чувствовал. Наверняка он чувствовал себя таким же беспомощным, как и я, неспособным убедить начальство посмотреть правде в глаза. Пол постоянно твердил мне, что полицейские все как один настроены против меня. Он не хотел, чтобы я тешила себя наивными иллюзиями – мол, в будущем это лишь усугубит мои страдания.

– Согласен, на вид Пруст приличный человек, но он прежде всего полицейский, не забывай об этом, – не раз увещевал меня муж. – Его сочувствие вполне может оказаться хитрой уловкой. Давай лучше думать, что они все настроены против нас.

Я не соглашалась с Полом, зато хорошо понимала его чувства. Такая позиция придавала ему сил. Сначала он не верил даже самым близким родственникам, нашим родителям, братьям и сестрам. Ему казалось, что они не на нашей стороне.

– Они говорят, что ты не могла этого сделать, – твердил он, – но откуда нам знать, говорят ли они это от души, а не потому, что мы ждем от них таких слов? Что, если у кого-то все-таки имеются сомнения?

До сего дня я убеждена: никто из родственников, моих или Пола, ни на миг не усомнился в моей невиновности. Они все видели меня с Морганом и Роуэном, видели, как я самозабвенно любила моих мальчиков.

Нам сказали, что Пола ни в чем не обвиняют. Ему также разрешили поехать вместе со мной в полицейской машине, что было для меня великим облегчением. Он сидел с одной стороны от меня, сержант Пруст – с другой. Констебль Ширер вела машину, которая везла нас в полицейский участок в Спиллинге. Всю дорогу я рыдала. Еще бы, ведь меня против моей воли увозили из моего любимого дома, где я была так счастлива – сначала с Полом, затем с Полом и Морганом, затем и с Роуэном… Сколько приятных воспоминаний связано с ним!

Как они могут делать это со мной после того, что мне довелось пережить? На миг меня охватила ненависть ко всему миру. Зачем он нужен, этот мир, если он причиняет мне такие страдания! И тут мне на плечо легла чья-то рука, и сержант Пруст произнес: «Хелен, послушайте меня. Я знаю, вы не убивали Моргана и Роуэна. Сейчас дела ваши плохи, но правда в конце концов восторжествует. Если я ее вижу, увидят ее и другие. Даже слепой увидел бы, что вы были хорошей любящей матерью».

Констебль Ширер пробормотала себе под нос что-то язвительное, из чего я заключила, что она не согласна с сержантом Прустом. Возможно, она считала меня виновной, или же Пруст, выразив мне сочувствие, нарушил некие полицейские правила. Впрочем, мне было все равно. Пол улыбался. Он, наконец, убедился, что Джайлс Пруст – наш союзник.

– Спасибо вам, – сказал он. – Для нас с Хелен ваша поддержка очень важна. Правда, Хелен?

Я кивнула. Констебль Ширер вновь пробормотала себе под нос что-то язвительное. Сержант Пруст мог бы промолчать, но вместо этого он сказал: «Если дело дойдет до суда, в чем я сильно сомневаюсь, меня вызовут в качестве свидетеля. Когда я закончу давать показания, присяжные, так же, как и я, ни на миг не усомнятся в вашей невиновности».

– Что вы, черт возьми, себе позволяете? – рявкнула на него констебль Ширер. Мы с Полом вздрогнули, пораженные ее резким тоном, но Джайлс Пруст ничуть не смутился.

– Я поступаю правильно, – ответил он. – Кто-то же должен.

Я поняла, что больше не плачу. Меня как будто омыло волной абсолютного спокойствия. Я перестала волноваться о будущем, о том, что будет со мной. Это было сродни волшебству: я больше не боялась. Прав Джайлс Пруст или нет относительно суда или решения присяжных, это теперь уже не имело никакого значения.

Главным было другое, думала я, глядя в окно полицейской машины на мелькавшие за стеклом почтовые ящики, деревья и магазинные витрины: я люблю этот мир, который всего минуту назад ненавидела. Я ощущала себя частью чего-то хорошего, цельного и светлого, частью чего были также Пол и Пруст, Морган и Роуэн. Было очень трудно объяснить, так как это сильнее всяких слов.