Комната №11

Я достал телефон и открыл книгу контактов.

Нужный номер находился далеко, из-за редкого обращения быстрый набор не был настроен.

Я не помнил, когда в последний раз его вызывал.

Эльза была бывшей одногруппницей, близкой подругой сестры и – по совместительству – моей первой женщиной.

Как возник последний факт, я затруднялся сказать.

Хотя помнил все так, будто не прошло восьми лет.

Посторонний человек вряд ли понял бы, почему Эльза оказалась первой, с которой я проявил настойчивость.

Сестрина подружка – в тот момент второкурсница медуниверситета – выбивалась из разряда девиц, которые вызывали у меня нескромные побуждения.

Она была маленькой и легкой, как куколка, с тонкими руками и ногами и крошечной грудью – больше походила на мальчишку в платье, чем на девушку.

Рядом с сестрой – высокой и статной, и, как тогда говорилось, грудастой – Эльза казалась младшим братцем, хотя была ее ровесницей.

В тот день стояло лето, я вышел на каникулы, у сестры шла особо горячая сессия.

Она поехала в институт по неотложным делам, я собрался идти по своим, но в дверях остановил ее звонок.

Лучшая подруга, которую я до того видел несколько раз, хотела забрать какой-то конспект, который требовался немедленно.

Родители, ясное дело, были на работе, сестра приказала мне остаться дома, чтобы впустить Эльзу и дать ей найти все, что нужно.

Радости от непредвиденной задержки я не испытал, но сестре в те годы не перечил.

Эльза меня не привлекала ни капли, что женского в ней было по нулям. Однако я всегда славился вежливостью и помог ей в поисках.

Родители витали в блаженном благодушии, не доходили до мысли, что дети необратимо выросли и негоже спать в одном помещении созревающему подростку с девятнадцатилетней сформировавшейся девушкой.

Статус кво, установленный давным-давно, застопорился во времени и почти не менялся.

Мы с сестрой жили в одной комнате.

Отец года два назад символически разъединил наши кровати старой мебельной «стенкой» – ко мне тылом, к сестре нишами. На большее его не хватило, хотя комната была громадной, а широкое окно позволяло поставить настоящую перегородку и получить две одинаково светлые половины.

Наш никчемный родитель всегда ограничивался полумерами, о чем говорил совокупный результат его жизни.

Конечно, раздевались мы не на глазах друг у друга, но граница территорий была формальной и мало что меняла.

Спальня оставалась общей и я, имея куда бОльшую склонность к порядку, знал лучше сестры, что где у нее лежит.

Когда мы с Эльзой, невольно соприкасаясь и руками и прочим частями тел, принялись перерывать сестрин книжно-тетрадочный развал, я понял, что ошибся насчет отсутствия женского.

В духоте квартиры от нее так сильно пахло женщиной, что было впору умереть.

Впрочем, я ошибся в воспоминаниях.

Запах женщины в тот день не был мне известен, от сестры ничем таким никогда не веяло.

Но еще ничего не зная, я понял, что и зачем делается на свете.

Дальше возник провал действительности.

Вроде бы мы искали конспект, потом радовались, что нашли, и смеялись.

Но затем что-то перещелкнуло и оказалось, что Эльзино летнее платье – синее с белыми сердечками – висит на спинке стула, а на нем лежат белые трусики и маленький белый лифчик.

Принято считать, что татары должны иметь черные волосы. Такими в большинстве они и являлись.

Например, Эльвира – с которой у нас было несколько моментов прежде, чем она переключилась на Игоря – во всех местах имела признаки жгучей брюнетки.

Подруга сестры тоже была татаркой, но волосы имела от природы светлые.

В процессе, который пошел сам по себе, я не ставил реальной цели. К тому возрасту я был подкован в порнографии но не имел уверенности, что хочу дойти до конца.

Ведь одну сущность представляли неизвестные интернетские тетки, занимавшиеся этим делом с такими же неизвестными дядьками, а совсем другую – живая подруга моей живой сестры.

И дело было не в том, что Эльза могла нажаловаться на меня, этого я опасался во вторую очередь. В первую я опасался себя.

Любой мальчишка, раздевающий первую в жизни женщину, мечтает стать мужчиной, но до смерти боится, поскольку событие является необратимым. В этом отношении я не выходил из общего разряда.

Продвигаясь к последней точке, я подсознательно полагал, что смогу остановиться в любой момент.

И, обладая сильной волей, в самом деле бы остановился.

Но когда Эльзины трусики упали на стул, я увидел, что в точке схождения ее ног клубятся золотые заросли.

И это решило все: во мне всколыхнулась темная сила, познанная год назад.

Мальчишкой я ездил в сад охотно, поскольку там было все-таки просторнее, чем дома.

Мой дурак-отец хватался за все, не умея ничего. Его садовые постройки оказывались непригодны для жизни. В туалет – грязную дощатую будку – было невозможно войти, повернуться и выйти без того, чтобы не разбить голову о притолоку. При любой возможности все мы обходились иными средствами.

Однажды я зашел за смородиновые кусты и наткнулся на писающую сестру.

Я жутко испугался и убежал, но успел увидеть, что между ее загорелых ног, разведенных на тупой угол, растут желтые волосы.