В Таврическом дворце двадцать седьмого февраля открылось собрание выборных от рабочих и солдат — Совет Рабочих и Солдатских Депутатов. И с тех пор непрерывно шли заседания-митинги.
Совет выбрал Исполнительный комитет, туда прошли в большинстве меньшевики и эсеры. Исполком решал дела, а в Совете говорились речи.
Сначала в зале были стулья, но потом, когда увидели, что места не хватает, стулья вынесли. Рабочие и солдаты стоя слушали речи. Одни за другим взбирались на табуретку солдаты. «Мы от Волынского полка», — начинали одни. «Мы Преображенского полка», — начинали другие. И все восклицали в конце речи: «Клянемся защищать революцию!»
Председатель стоял на столе, держа в руке колокольчик. У окна сидел один из членов Исполкома и писал под диктовку столпившихся вокруг него солдат:
Приказ № 1 по армии и флоту:
«
Этот приказ был опубликован первого марта. И сразу Государственная Дума, офицеры и генералы переполошились.
— Совет разрушает армию! — кричали все в один голос. И, в самом деле — приказ разрушал старую армию: он делал солдат свободными гражданами.
С тех пор солдаты стали доверять только Совету.
Керенский
Исполком Совета решил: солдаты и рабочие не подготовлены и поэтому не могут взять власть. Пусть правительство будет буржуазное, никто из членов Совета не должен входить в него.
— А вдруг рабочие и солдаты не согласятся отдать власть буржуазии? — спросил один из членов Исполкома.
— А вы, главное, подольше говорите, — советовали ему его друзья, — говорите два часа подряд. Солдаты и рабочие устанут и согласятся на все.
Докладчик говорил очень долго. Совет согласился, что надо отдать власть буржуазии.
Вдруг на конце зала взобрался на стул Керенский.
— Товарищи, — закричал он. — Верите ли вы мне?
Все, конечно, отвечали, что верят.
— Товарищи, — закричал еще громче Керенский, — я говорю от глубины сердца. Мне важнее всего, чтобы вы мне верили. Я готов вот здесь перед вами сейчас умереть!
Никто не понимал, зачем Керенский говорит о смерти. Но все чувствовали, что он хочет сказать что-то очень важное.
Все были очень взволнованы.
— Товарищи, — сказал Керенский — организовалось новое временное правительство, и я должен был немедленно дать ответ, не ожидая вашего разрешения. Я согласился быть министром юстиции. В моих руках представители старой власти. Я буду отстаивать ваши мнения. Я— республиканец. Я отдал распоряжение немедленно освободить наших товарищей, томящихся в Сибири. Одобряете ли вы мое решение? Согласны ли считать меня своим представителем в правительстве?
— Да, да, — кричали все.
Солдаты и рабочие хлопали, кричали: — Одобряем, правильно, браво, просим!
Голоса смешались в общий гул.
Керенский выбежал из зала сообщить Милюкову: все удалось прекрасно.
Телеграммы
В ночь на второе марта в три часа Родзянко подошел к телеграфному аппарату. Его вызывал из Пскова генерал Рузский.
Телеграфист застукал:
«Доложите генералу Рузскому, что подходит к аппарату председатель Государственной Думы Родзянко».
Аппарат смолк и потом стал выстукивать ответ.
Поползла узкая ленточка с черточками и точками. Начался телеграфный разговор.
— У аппарата генерал-адъютант Рузский. Здравствуйте Михаил Владимирович. Сего числа около семи часов вечера прибыл в Псков государь император.
Его величество выразил окончательное решение и уполномочил меня довести до вашего сведения об этом, — дать ответственное перед законодательными палатами министерство с поручением вам образовать кабинет. Манифест этот мог бы быть объявлен сегодня второго марта с пометкой «Псков».