Кроме того, я старалась незаметно разузнать побольше о мисс Лаванде. В каком-то смысле я стану наследницей этой женщины, и я ни в коем случае не хотела, чтобы меня постигла ее судьба. Мои подозрения, что мисс Лаванда — это миссис Хардинг из моего сна, не подтвердились. Огромного портрета, увиденного мною во сне, не существовало — по крайней мере его не было в потайном коридоре. Там действительно висели выцветшие фотографии, и на одной из них я, присмотревшись, различила женщину из моего сна. То был старый снимок на фоне Холлихока — не знаю, сколько он провисел здесь, но если последние годы мисс Лаванда провела в имении почти одна, то фотографии, на которой были запечатлены все слуги в имении, исполнилось уже немало лет. Тут было достаточно людей, чтобы занять все стулья за столом в столовой для слуг, и никого из них не осталось в доме до наших дней. Холлихок же выглядел в точности как сейчас. По нарядам тоже нельзя было определить, когда же сделали эту фотографию: женская мода очень изменилась в последние десятилетия, но слуги, наверное, еще в библейские времена носили такую же одежду — простую, удобную, аккуратную, темных тонов.
Среди слуг я и увидела миссис Хардинг — вернее, женщину, которая была очень похожа на нее, если не обращать внимания на выцветшие краски снимка. Что-то в ее взгляде показалось мне знакомым — жестокость в суровых черных глазах. А с тех пор, как в моей жизни появились феи, я не верила в совпадения.
Я не могла видеть эту фотографию до того, как мне приснился тот сон, но я уже давно подозревала, что мои сновидения — не обычные сны. Женщина на снимке была одета в черное и стояла в стороне от остальных служанок. Я подозревала, что она была предшественницей миссис Арден — или камеристкой мисс Лаванды.
Наверное, именно она и оставалась с мисс Лавандой до самого конца — старая, озлобившаяся на весь мир. Это соответствовало слухам, которые ходили в Холлихоке. Может быть, мисс Лаванда не хотела марать руки, собирая души. Но был этот снимок сделан до истории с мисс Мармон или после? Что именно случилось тогда? И что произошло с мисс Лавандой?
Может быть, она не знала, что ее служанка делает с детьми, прежде чем их души окукливались в надежде на лучшую жизнь или избавление от мучений. Невзирая на все сны, посланные мне феями — или призраками этого дома, а может быть, душами в куклах, — я еще не до конца разобралась в этой истории и, признаться, была этому рада.
Похоже, Руфусу и Вайолет было все равно, что делали мисс Лаванда и ее служанка и как человеческие души оказались у фей, но Молинье подозревали, что души отомстят им, — более того, эта месть уже началась. Сколько еще душ созреют черными, отравленными ненавистью? И сколько это будет длиться? Я не знала, все ли души одного возраста и им просто нужно разное время, чтобы вылупиться, или же их собирали десятилетиями. И то и другое казалось мне ужасным. Страшно представить себе женщину, за короткое время разрушившую столько жизней, — но не страшнее ли та, рядом с которой дети мрут как мухи или мучаются настолько, что готовы добровольно исторгнуть из себя душу, а она просто занимается своим делом? А как же матери, обнаружившие, что они отдали детей кому-то на попечение, щедро за это заплатив, а дети не выжили?
Мне больше не снилась ни миссис Хардинг, ни мисс Мармон — история не требовала продолжения, мне и так все было понятно. Тем не менее я задумывалась, что же случилось дальше? Может быть, несчастная обратилась в полицию? Или она так стыдилась своего незаконнорожденного ребенка, что предпочла промолчать и не прекратила преступления миссис Хардинг? Сумела бы одна-единственная отважная женщина остановить исторжение душ? Или ее голос остался бы не услышанным? Я никогда этого не узнаю. Но одно я поняла: феи ужасно обошлись с этими детьми — и с их матерями. И только фея сможет хоть в какой-то степени исправить положение. Как человек, я могла мстить, но, как фея, я могла искупить вину.
Было в этом что-то несправедливое: не я совершила это преступление. Но поскольку все феи выиграют оттого, что мисс Лаванда собрала для них эти души, каждой фее предстоит жить с этой виной. Но что вина для того, кто привык оставаться по ту сторону вины и невиновности? Я отличалась от них, это я уже знала, и не изменюсь, став феей. Бланш получила пустую, слабую душу, которая ничего не могла противопоставить фее, делившей с ней тело. Именно поэтому она не сопротивлялась нападению изъеденной ненавистью души, в своем гневе не ведавшей другой цели, кроме убийства всего живого. Но моя душа навсегда останется частью меня, не чем-то чуждым, и, пусть я позабуду ее, сама напомнит мне о своем существовании.
Вот на что я надеялась. И с этими мыслями я решилась наконец-то пройти этот путь до конца.