Комната из листьев

С увеличением площади пожалованных земель участились и нападения со стороны аборигенов – Пемулвуя и других, причем их набеги носили все более разрушительный характер. Мистер Макартур отказывался называть происходящее войной, но, какое бы определение он этому ни давал, сомнений не было в том, за кем остается победа. Солдаты, присланные в Новый Южный Уэльс надзирать за каторжниками, были вынуждены охранять поля, засеянные зерновыми. Однако у каждого поля охрану не поставишь, и драгоценный урожай время от времени поджигали. Владельцы отдаленных хозяйств жили в постоянном страхе, опасаясь, что из леса вот-вот прилетит стрела. Они поговаривали о том, чтобы покинуть свои фермы. Время от времени ситуация усугублялась настолько, что начинали ползти слухи – их давили сразу же, как они появлялись, но народ все равно перешептывался, – будто бы англичанам в конце концов придется уйти из колонии.

Иногда аборигенов подстреливали, это верно. Но о решительной победе не могло быть и речи, ведь борьба всегда велась на условиях местных племен: внезапное нападение, быстрое отступление. Казалось, их ничем не заставить принять открытый бой, в ходе которого ружья сделали бы свое дело. Они были слишком хитры, чтобы подставляться под пули.

Я чувствовала, что поимка аборигенов, которые были неуловимы, как дым, для мистера Макартура становится делом чести. Каждое поражение он воспринимал, как личное оскорбление. Пемулвуй выставлял капитана Макартура дураком.

«Старая волынка»

С судна «Айконик» к нам пришла весть, что следом должен прийти корабль «Адмирал Баррингтон», на борту которого находится новый губернатор. Мистер Макартур тотчас же велел седлать лошадь и умчался в Сидней еще до того, как со стола после завтрака была убрана грязная посуда. Он решил первым встретить нового губернатора. Приказал отвезти его на лодке к борту судна и подплыл к нему раньше, чем спустили якорь, хвастался мой муж. Имел долгую беседу с глазу на глаз с губернатором, в ходе которой дал характеристики основным лицам, что пользовались влиянием в колонии, обрисовал проблемы, с которыми придется столкнуться, и изложил свое видение их решения.

Новый губернатор, как и первый, был офицером военно-морского флота, и мистер Макартур, недолго думая, окрестил его Старой Волынкой. Какое-то время он был доверчив, – к великой радости мистера Макартура. Однако он слыл одним из основателей колонии: однажды, в составе Первого флота, он уже причаливал в Сиднейской бухте, и человек был неглупый. Он быстро понял, как обстоят дела в колонии, – что ею правит, как королевством, Корпус, и приводным двигателем здесь служит алкоголь. В первый же месяц стало ясно, что губернатор намерен забрать власть у военных в свои руки и положить конец прибыльной торговле ромом.

С точки зрения моего мужа, поведение Старой Волынки иначе как злобствованием не назовешь. Он задался целью уничтожить лично его, капитана Джона Макартура. Это чистейший произвол. Губернатор – негодяй и болван. Инспектор по делам общественных работ пригрозил, что оставит свой пост, стал атаковать Уайтхолл письмами, в которых чернил губернатора, настраивая против него британские власти.

Старая Волынка в долгу не остался. Заявил, что мистер Макартур блефует, что по доброй воле он ни за что не уйдет с поста инспектора, и незамедлительно назначил на эту должность другого человека. Известно, что сам он тоже писал письма в Уайтхолл о бесчинствах военных и никому не давал забыть, что он, в своем лице и на вверенном ему посту, представляет на этом континенте Его Величество короля Георга III.

Полковник Патерсон, теперь в должности вице-губернатора и командующего Корпусом, мистеру Макартуру по-прежнему был полезен, и мой супруг ужом извивался перед ним. Однако прежнего влияния, каким он пользовался, исполняя обязанности губернатора, Патерсон больше не имел. Сомневаться не приходилось: славные деньки военных были сочтены.

Не раз я заставала мистера Макартура в мрачных раздумьях. Он познал вкус побед и боялся потерять достигнутое. Со всех сторон ему перекрывали кислород: новые земли больше не выделяли, его прибыльный спекулятивный бизнес находился под угрозой, и противостояние с аборигенами, которое он отказывался называть войной, продолжалось.

Мне хорошо было знакомо это мрачное задумчивое выражение на его лице. Оно означало, что мой муж снова что-то припрятал в рукаве.

Пытаюсь понять

Как-то ночью посыльный из казарм доставил мистеру Макартуру донесение.

– Да-да, – произнес мистер Макартур. – Нападение на северные фермы. Да, ясно.

Он не был ни встревожен, ни удивлен, словно ждал этого донесения со дня на день и знал, что делать по его поступлении.

– Снова Пемулвуй? – спросила я.

Мистер Макартур раздвинул губы в любезной улыбке, значения которой я не смогла распознать.

– Я обо всем позаботился, моя дорогая.

Тон у него был бодрый, что меня удивило: обычно военные обязанности ничего, кроме раздражения, у него не вызывали. Я опомниться не успела, как он уже вышел из комнаты, требуя, чтобы привели коня. В ту ночь домой он не вернулся.