Комната

— Теперь уж я это знаю. Мы развесили плакаты по всему городу. Пол создал веб-сайт. Полиция допросила всех, кто знал тебя в колледже и в школе, пытаясь выяснить, с кем еще ты могла общаться без нашего ведома. Мне все время казалось, что я встречу тебя на улице, это было какое-то наваждение, — рассказывает бабушка, — я пристраивалась к девушкам, которые ходили парами или группками, и трубила в рог, но, когда они оборачивались, я видела, что тебя среди них нет. На твой день рождения я всегда пекла твой любимый шоколадный торт с бананами — вдруг ты решишь заскочить домой? Помнишь этот торт?

Ма кивает. Все лицо у нее залито слезами.

— Я не могла спать без снотворного. Меня убивала мысль, что я о тебе ничего не знаю. Это было несправедливо по отношению к твоему брату. Ты знаешь — впрочем, откуда тебе знать? — что у Пола маленькая дочка, ей три года, и ее уже кое-чему учат. Жена у него радиолог, она очень милая.

Они все разговаривают и разговаривают, у меня даже уши устали их слушать. Наконец приходит Норин с таблетками для нас и стаканом сока, только не апельсинового, а яблочного. Я никогда еще не пил яблочного сока!

Бабушка собирается уходить.

— Интересно, спит ли она в гамаке?

— Могу ли я… Можно Лео заглянет на минуту, чтобы познакомиться с вами? — спрашивает она, стоя у двери.

Ма молчит, а потом произносит:

— Может быть, в следующий раз?

— Как хочешь. Врачи говорят, что не надо спешить.

— Спешить с чем?

— Со всем. — Бабушка поворачивается ко мне:

— Итак, Джек. Ты знаешь слово «до свидания»?

— Конечно, я уже все слова знаю, — отвечаю я.

Она долго смеется, а потом целует себе руку и «бросает» мне поцелуй:

— Лови!

Я думаю, что ей хочется поиграть со мной, и я «ловлю» ее поцелуй. Она очень рада и снова разражается слезами.

— Почему она смеялась, когда я сказал ей, что знаю все слова? Я ведь не шутил, — спрашиваю я Ма после того, как бабушка уходит.

— А, не обращай внимания, рассмешить человека всегда здорово.

В 6:12 Норин приносит нам новый поднос с едой — это наш ужин. Мы можем ужинать и в пять с чем-нибудь, и в шесть с чем-нибудь, и даже в семь с чем-нибудь, говорит Ма. На тарелке лежит что-то зеленое и хрустящее, под названием аругула, которая кажется мне слишком острой. Мне нравится картошка с хрустящей корочкой и мясо с полосками на нем. Зато в хлебе попадаются какие-то кусочки, которые царапают мне горло, я пытаюсь выковырять их, но тогда в нем образуются дырки, и Ма говорит, чтобы я оставил хлеб в покое. Еще Норин принесла нам клубнику, вкус у которой, по маминым словам, просто божественный. Откуда она знает, какой вкус у Бога? Мы не можем съесть все, что нам принесли. Ма говорит, что большинство людей постоянно объедаются и мы можем съесть, что понравится, а остальное оставить.

Моя самая любимая вещь в окружающем мире — это окно. Оно все время разное. Мимо пролетает птица — я не знаю какая. Тени снова длинные, моя тянется через всю комнату и поднимается на зеленую стену. Я смотрю, как медленно, медленно опускается лицо Бога, оно становится все более оранжевым, а облака окрашиваются во все цвета радуги. Потом на небе остаются только полосы, а темнота подкрадывается так тихо, что я замечаю ее только после того, как все погружается во тьму.

Мы с Ма всю ночь толкали друг дружку ногами. Просыпаясь в третий раз, я жалею, что со мной нет джипа и дисташки.

В нашей старой комнате теперь никто не живет, только вещи. Они стоят неподвижно, и только пыль падает сверху, потому что мы с Ма теперь в клинике, а Старый Ник — в тюрьме. Пусть теперь сам поживет взаперти.

Я вспоминаю, что на мне пижама с космонавтами. Я дотрагиваюсь через одежду до своей ноги, но мне кажется, что она какая-то чужая. Все наши вещи заперты в комнате, кроме моей футболки, которую Ма выбросила в мусорное ведро, и она теперь, наверное, уже пропала. Я смотрю на часы у кровати — уборщица, скорее всего, уже унесла ее. Ма говорит, что уборщицы — это люди, которые за всеми убирают. Я думаю, что это невидимки вроде эльфов. Как мне хочется, чтобы уборщица принесла мне мою старую футболку, но я знаю, что Ма будет очень сердиться.

Нам придется теперь жить в окружающем мире, мы никогда не вернемся в свою комнату. Ма говорит, что я должен радоваться этому. Я не знаю, почему нам нельзя хотя бы ночевать в нашей комнате? Интересно, мы теперь все время будем жить в клинике или переедем в какой-нибудь дом вроде дома с гамаком, где живет мамина семья? Кроме моего настоящего дедушки, который поселился в Австралии, очень, очень далеко отсюда.

— Ма?

Она стонет:

— Джек, я только начала засыпать…

— Сколько времени мы живем здесь?

— Всего двадцать четыре часа, тебе просто кажется, что больше.

— Нет. Сколько мы еще пробудем здесь? Сколько дней и ночей?

— Этого я не знаю.

Но ведь она всегда все знает.

— Скажи мне.

— Ш-ш-ш.

— Нет, скажи, сколько?

— Еще немного, — говорит она. — А теперь молчи, не забывай, что за стеной живут другие люди и мы мешаем им спать.