Комната

— Да нет, дождик совсем слабый, — отвечает Ма. Она вылезает из машины и протягивает мне руку, но я не спешу расстегнуть ремень безопасности.

— На нас попадет дождь…

— Давай раз и навсегда покончим с этим, Джек, потому что я сюда больше никогда не приеду.

Я расстегиваю ремень, высовываю голову из машины и зажмуриваю глаза. Ма ведет меня за руку. На меня падают капли дождя — все лицо и руки становятся мокрыми и куртка тоже, но это не больно, только немного непривычно.

Когда мы подходим к двери какого-то дома, я, увидев желтую ленту, на которой черными буквами написано: «Место преступления. Вход воспрещен», догадываюсь, что это дом Старого Ника. Я вижу большую табличку с оскаленной пастью волка и надписью: «Осторожно, злая собака». Я показываю ее Ма, и она говорит:

— Он повесил эту табличку, чтобы отпугивать непрошеных гостей.

И я вспоминаю о собаке, у которой в тот день, когда Ма было девятнадцать, якобы случился приступ. Полицейский, имени которого я не знаю, открывает изнутри дверь, Ма и офицер Оу ныряют под желтую ленту, а я только чуть-чуть наклоняю голову.

В доме несколько комнат, заставленных разной мебелью — стульями с толстыми сиденьями и огромным телевизором. Я никогда еще не видел такого большого телевизора. Но мы проходим через дом к задней двери и оказываемся на траве. Дождь все еще идет, но я уже не закрываю глаза.

— Весь участок обнесен изгородью высотой в четыре с половиной метра, — говорит офицер Оу маме. — Соседям и в голову не могло прийти, что он вас здесь прячет. Ну, вы понимаете — «человек имеет право на личное пространство» и тому подобное.

Я вижу кусты и яму в земле, которую окружает желтая лента на липучках. Я вдруг вспоминаю один разговор.

— Ма, так это здесь?..

Она останавливается и смотрит в яму.

— Мне кажется, я не смогу идти дальше, — произносит она.

Я подхожу поближе — в яме видны какие-то коричневые предметы.

— Это черви? — спрашиваю я офицера Оу. Сердце у меня громко стучит бам-бам-бам.

— Нет, это корни дерева.

— А где же ребенок?

Услышав это, Ма издает какой-то звук.

— Мы его выкопали, — отвечает офицер Оу.

— Я хочу уйти отсюда, — скрипучим голосом произносит Ма. Она прочищает горло и спрашивает офицера Оу: — А как вы нашли место, где…

— С помощью специальных приборов.

— Мы похороним ее в более подходящем месте, — говорит мне Ма.

— В саду у бабушки?

— Знаешь, что я скажу, — мы можем сжечь ее кости, а пепел развеять над гамаком.

— И тогда она снова родится и будет моей сестрой?

Ма качает головой. Ее лицо все мокрое. Дождь немного усилился, но его струи не похожи на душ, они гораздо мягче. Ма поворачивается и глядит на серый сарай в углу двора.

— Вот она, — говорит она.

— Что?

— Наша комната.

— Не-а.

— Это она, Джек, ты ведь видел ее только изнутри.

Мы идем за офицером Оу, переступая через желтую ленту.

— Посмотрите, в этих кустах спрятано отверстие вентиляционной системы, — говорит она Ма. — И вход в сарай сделан сзади, чтобы его никто не увидел.

Я вижу серебристый металл, это, наверное, дверь, но только с той стороны, с какой я ее ни разу не видел. Дверь полуоткрыта.

— Мне пойти с вами? — спрашивает офицер Оу.

— Нет! — кричу я.

— Хорошо.

— Только я и Ма.

Но Ма вдруг бросает мою руку, наклоняется и издает странный звук. На траве и на ее губах появляется какая-то масса. «Ее рвет», — догадываюсь я по запаху. Неужели она опять отравилась?

— Ма, Ма…

— Все в порядке. — Она вытирает рот бумажным платком, который подает ей офицер Оу.

— Может быть, вам… — произносит офицер Оу.

— Нет, — говорит Ма и снова берет меня за руку. — Пошли.

Мы входим в дом, и я вижу, что здесь уже все по-другому. Комната стала меньше, непривычно пустой, да и пахнет в ней как-то странно. На полу нет ковра — он сейчас в моем шкафу, в нашей самостоятельной жизни. Я забыл, что он не может быть в двух местах одновременно. Кровать стоит на месте, но на ней нет ни простыней, ни одеяла. Кресло-качалка осталась здесь, и стол, раковина, ванная и кладовка тоже, но в ней нет тарелок и кастрюль. Комод, телевизор и заяц с пурпурным бантом здесь, и полка тоже никуда не делась, но на ней ничего нет. Наши стулья сложены, но они совсем другие. Ничто не напоминает мне нашу комнату.

— Я думаю, это не она, — шепчу я Ма.

— Нет, она самая.

Наши голоса тоже звучат совсем по-другому.

— Может, она съежилась?

— Нет, она всегда была такой.

Нет моего рисунка с осьминогом, и шедевров, и всех игрушек вместе с замком и лабиринтом. Я заглядываю под стол и не вижу там паутины.

— Здесь стало темнее.

— Нет, сегодня просто дождливый день. Ты можешь включить свет.

Ма показывает на лампу. Но я не хочу трогать ее. Я вглядываюсь в обстановку и пытаюсь вспомнить, как это было. Я нахожу отметки рядом с дверью, которые мы делали в дни моего рождения. Я становлюсь рядом с ними, кладу руку себе на голову и вижу, что отметка с черной цифрой 5 располагается ниже моей руки. На всех предметах лежит тонкий белый слой какого-то вещества.

— Это — пыль? — спрашиваю я.

— Нет, это — порошок для проявления отпечатков пальцев, — поясняет офицер Оу.